Я услышала шум на улице, вышла во двор и стала оглядываться, откуда раздается крик. Повернулась к соседскому дому и вижу картину: баба Маня в огороде стоит на четвереньках и, заглядывая в погреб, громко кричит слегка глуховатому деду:
– Дед! А дед! Ты там живой?
В ответ слышится из погреба:
– Не дождёсси, старая! Я тебя Саньку не оставлю!
– Да, живи, сколь хошь! Токо при чём тут Санёк?
– Ага! Тода зачем он висить всё время у нас на заборе? А ты, старая, ему глазки строишь.
– А тебе хучь строй, хучь не строй всё равно толку нет. Тебе дажеть вина незя. А я женчина, мине и вина хотца и мужского внимания. – громко крикнула бабка в недра погреба.
– Ага! Думашь от твово СанькА есь толк? Да он старше меня! А ты всё глазом косишь в евойну сторону. Вниманья ей мало! Всю жизь всё моё вниманье токо тебе было, а таперя ты Саньку глазки строишь.
– Дурак ты, старый, мелешь незнамо чё! Вот чичас закрою тебя в погребу, и сиди тама.
– Ага! Я дурак старый, а твой Санька умнай! Надо было его ещё тода, кода ты бегала, то к ему, то ко мине на вилы поднять, а то мелькат тута постоянно мимо нашего двора, на грех наводить. Так и хотца, чем нить по черепку дать.
– Так он меня наводить на грех, а причём тута ты? – захохотала баба Маня.
– Охальница! – крикнул дед в сердцах.
– Ага! Я охальница, а ты кто, старый? Ты зачем давеча всю пензию Ваське малахольному отдал?
– Дык, жалко стало мужика, потерял свою-то и домой боялси итить, у его Дуськи рука-то чижёлая, как дасть ему, так он в пятый угол летить.
– А ты откуль знашь, чё у Дуськи рука чижёлая? Ты, старый, моей руки не пробовал! Вот ещё раз отдашь пензию, тада узнашь, какА рука у меня!
– Н-е–е-т, старая, меня бить незя, зашибёшь ненароком, тебя посодют, а туды Саньку точно не пустять.
– Ты, дед, договорисся тама у меня, чичас сам по черепку получишь.
– Ладноть, старая, помоги выбраться, потом твои полки доделаю, замёрз ужо.
– Я, дед, тебе не помощник, сам знашь, спина у меня болить. Пойду кого-нить позову. Дед, а можеть, Саньку позвать, он мигом тебя выдернеть из погребу, он жа ещё ничё, крепок, не то чё некоторы.
– Издеваесси, старая?! Да я лучше здеся сгибну, чем мине Санька будеть помогать.
– Да, ладно, дед, я пошутила! Чичас Нюрку кликну, – повернувшись в сторону моего дома баба Маня истошно завопила:
– Нюра-а-а-а! Ню-ю-ю-рка!
Я вышла из-за дома, чтобы она меня увидела и спросила:
– Баба Маня, звала?
– Нюр, помоги деда выташшить из погребу!
– А ты, баб Мань, за что его туда законопатила?
– Ревнивый шибко! Все ему Санька Малюта покоя не даёть. Сколь годов прошло, а он простить не можеть, что Санька за мной ухаживал.
– Ну, баб Мань, вы даёте!
– Ой, Нюрка, сама удивляюся, как они ещё до сих пор друг дружку не порешили!
Я подошла к погребу, заглянула, сидит дед скукожился весь, я спрашиваю:
– Дед, ты как, не вымерз ещё?
– Нюрка, помогай, бабка меня извести хотела, чуть не заморозила. Поди со своим Саньком договорилися. Не дождутся!!! Ети их в лахудру!
– Давай дед руку, не ругайся.
Дед протянул мне руку и стал с моей помощью подниматься по лесенке наверх. Когда выбрался из погреба, я спросила: