Читать Неспособность к смирению
Когда случается нечто долго и напряжённо ожидаемое, человеку свойственно испытывать смешанные чувства. В его душе недоумение борется с разочарованием и радостью, но побеждает облегчение, которое приносит счастливая или несчастная, но всегда избавительная, определённость.
Повестку Игорь получил жарким субботним утром. Саша сразу поняла по тому, как он вошёл, держа бумажку на отлёте, как аккуратно положил её на стол и повернул к жене бледное, слишком спокойное лицо. Она попыталась растянуть в улыбке ставшие резиновыми губы, но не сумела, расплакалась.
– Ну-ну, мышонок, не надо, – попросил Игорь, шагнул к ней, обнял крепко. – Радоваться надо, на самом деле, сколько можно окопы копать? Меня на фронте заждались.
Саша всхлипнула и потёрлась носом о пахнущее чистой рубашкой плечо мужа. Она знала, как сильно тяготит Игоря невозможность попасть на фронт, как остро реагирует он на недоумевающие взгляды, а то и на прямые вопросы коллег, соседей, сослуживцев по Ленинградской Армии Народного Ополчения. Что делает здоровый, как лось, мужик среди женщин, стариков, подростков и инвалидов? Почему он не на передовой, где ему положено умирать вместе с их сыновьями, мужьями и братьями? Всем не объяснишь, Игорь молча страдал и ждал повестку. Саша ждала вместе с ним, но ничего не могла с собой поделать, тайно благодарила судьбу за камни в желчном пузыре мужа, за тяжёлую операцию и долгий период восстановления. Но – всему приходит конец, и вот она, неумолимая серая бумага.
Саша взяла себя в руки, отстранилась от мужа.
– Пирожков тебе напеку в дорогу.
Игорь погладил жену по виску, заправил за ухо непослушную кудрявую прядь, и от этого жеста, такого привычно обыденного, Саша чуть было не завыла белугой – как же она без него?
– Я ненадолго, мышонок, – улыбнулся Игорь и поцеловал её в нос. – Прогоним немцев, и вернусь.
Завтракали в тишине. Повестка лежала на подоконнике, её молчаливое присутствие давило, как взгляд строгой дуэньи при испанских обручённых. Такой завтрак не хотелось затягивать, Саша быстро допила чай и принялась собираться.
– Ты куда это? – удивился Игорь.
– Наших сегодня увозят, забыл? Проводить надо, может, помочь чем.
– Мне вот интересно, мышонок, по кому ты будешь скучать больше – по мне или по своей любимой Милли?
Саша прищурилась, нарочито оценивающе оглядывая мужа. Надо сказать, муж был немыслимо хорош: земляные работы на Лужском рубеже явно пошли ему на пользу. Сейчас Игорь ничем не напоминал исхудавшего, бледного до синевы юношу, каким был в больнице. Честно говоря, и учителя истории, за которого Саша вышла замуж три года назад, он напоминал разве что необычным для северных широт блеском чёрных-пречёрных глаз. Узкий в кости, крепкий, загорелый жёлтым балтийским загаром, Игорь улыбался, обнажая белые зубы, и, в свою очередь, с явным удовольствием рассматривал жену.
«Смотри-смотри, кто его знает, когда теперь увидимся, да и увидимся ли вообще», – подумала Саша и чуть было не расплакалась снова, отвернулась, пряча жалобно перекошенное лицо, взяла сумочку и выскочила на улицу.
В Ленинграде редко случаются по-настоящему жаркие дни, этот был одним из них. Саша пробежала три квартала по словно впитывающим солнце улицам, обогнула главные ворота зоосада и нырнула в неприметную калитку. Сегодня её подопечным, двум пантерам и четырём тиграм, предстояло долгое путешествие в компании американского тапира, носорога Милли и ещё восьмидесяти счастливчиков, которых готов был принять Казанский зоопарк. Из Ленинграда второй месяц потихоньку эвакуировали людей, заводы и музеи, вот и для животных нашлось место.