Задавит на хрен…
Рюха падает на обочину – еле успел, жигуленок проносится мимо. Да что б тебе в столб врезаться ко всем чертям… Не-ет, в первые дни последних дней так не было, тогда было – один за всех, все за одного, и только посмей не остановиться, если кто-то вот так стоит на дороге… женщин вперед, детей вперед, все при всем… Только это было в начале, а ближе к концу…
Проносится битком набитый автобус, Рюха бессильно стучит по корпусу, откройте, гады, откройте, хоть до деревушки какой довезите… Хватается сзади за лестницу, лестницы нет, ну еще бы, это же тебе не троллейбус…
Пыль на дороге.
Первый колючий снег.
Падают в ночи последние звезды.
Шоссе выпускает еще одну машину, матерый джипище, Рюха обреченно вытягивает руку, да тут хоть под колеса упади, не остановится…
Джип тормозит, делает в снегу лихой пируэт, в окошке светлеет холеное лицо.
– Слушаю вас, молодой человек.
– У меня это… машина сломалась…
– Ничем не могу помочь, я не механик.
– Да нет… это… подвезите…
– Куда?
– Ну… куда сами едете. К Цели.
– С чего вы взяли, что я к Цели еду?
– А сейчас все к Цели едут, куда еще-то…
– Тоже верно… ну что же… садитесь.
Екает сердце. Вот что последние дни с людьми делают… Месяцок назад дядька бы этот переехал Рюху, не остановился бы.
– Ага… я только… подругу свою приведу…
– И еще человек двадцать… – холеный смеется, – знаем этот трюк…
Рюха спешит к разбитой Оке, на обломках стекла еще светлеет – Очень Крутой Автомобиль. Даже слишком.
– Тю-юш!
Из темноты машины показывается человеческий череп.
– Чего, Рюха, свет не без добрых людей?
– Ну… давай скорей.
Тюша бежит за Рюхой, на бегу теряет что-то, вот, надо же, руку потеряла… Да запахнись, запахнись ты в плащ, а то этот холеный тебя увидит, выгонит нас в три шеи…
Джип мягко трогает с места, вдоль дороги тянутся мертвые пески, растрескавсшаяся земля, подернутая инеем, черный высохший лес. Рюха вспоминает эти места – медленно, неловко, вроде бы Новосибирском попахивает, вот он, за холмом должен быть… Рюха ищет Новосибирск, не видит, вот те на…
– Вот те на, целый город пропал… был, и нету… – кивает холеный, будто в ответ Рюхиным мыслям.
– Ну… а я как бы это… видела, как целая деревня пропала… вот так… в небо взлетела… и пропала, – верещит Тюша.
Рюха сжимает зубы. О-ох, помолчала бы, и так несет от тебя, как с помойки, а изо рта и вовсе…
– Да, вас как звать-то… молодые люди? – холеный недовольно щурится.
– Рюха он, а я Тюша.
Рюха мысленно хлопает Тюшу по тощей спине.
– Это что ж за имена такие?
– Катюша она… Катерина Степановна… а я Кирюха… Кирилл Семенович…
– Вот оно что… а я, значит, Константин Сергеевич буду… оч-ч приятно…
Брезгливо поводит рукой, намекая, что не очч-ч-то ему и приятно. Рюха кусает губы, нда-а, что мой эту Тюшу, что не мой, один хрен… еще и духами напрыскалась…
– Ка-Эса не видели? – глухим шепотком спрашивает Константин Сергеевич.
Рюха вздрагивает, Тюша пугливо крестится. Надо же, крестится….
– Да… вроде нет, как бы… – бормочет Тюша, – черт его пойми…
– Это точно, только черт его и пойми…
– Вроде в Москве он, говорят…