Прогуливаясь одним зимним вечером по одной из улиц города, которую почти не освещали фонари, что заставляло быть более внимательным и смотреть под ноги. В подобные вечера, когда погода одаривала нас, жителей города, не слабым ветром, который нес маленькие, колючие снежинки, внимательность была более значима, чем глубокие мысли о завтрашнем дне и о прожитых неудачах.
Проходя мимо одного из переулков, я заметил девушку, точнее, она сидела на коленях и протягивала руки в сторону тротуара, к людям, словно ей нужна была помощь. Но движения ее конечностей были на столько слабыми, что ветер мог бы сдуть такое бренное тело.
Я совершенно случайно обратил внимание на эти руки, ведь в такую погоду достаточно сложно вглядываться в детали, возможно, я бы и не заметил эту девушку, если бы она не рухнула головой на тротуар.
Мне ничего не оставалось сделать, как взять её на руки и донести до своего дома – телефон в тот момент разрядился, а больница была на соседнем берегу города.
Войдя в дом, я быстро донес эту девушку до дивана, укрыл одеялами, своими куртками и пошел кипятить чайник. Пока вода набиралась, я услышал громкий звук тупого удара, приглушающий течение жидкости.
Вернувшись в гостиную, мои глаза увидели лежащую девушку на полу, которая совершенно не двигалась.
– Тебе срочно нужно согреться. А то будет только хуже. – Проговаривал я, протягивая руки к ней.
– Меня уже ничего не спасет. – Прошептала девушка, начиная немного подниматься.
– Почему же? Я просто дам тебе согреться, можешь даже переночевать у меня, если хочешь, лишь бы тебе лучше было.
– Меня выгнали люди.
– От куда? Тебя выгнали родители? Родственники?
– Все люди.
– Прям все?
– В этом городе точно все. Я осталась брошенной. Никому не нужной здесь… Это просто никому не надо. – Последние слова она проговаривала уже через силу. Попытки встать остались позади. Тело замертво рухнуло на землю…
И даже не знаю, что она имела в виду, но после этого я просто отнес тело старое кладбище, вырыл могилу побольше для столь бренного тела. Мороз щекотал лицо, а руки связало холодом, который примораживал мои руки к лопате, чтобы в памяти остались отпечатки от этого страшного дня, когда я набрался смелости похоронить людскую доброту.