Глава 1
Проста жизнь человеческая и немудрен ее смысл: продлить физическое существование и получить больше удовольствий. И все мы произошли от обезьяны, и нет пророков, посылаемых на землю, и жизнь наша конечна, и не будет к нам вопросов после смерти нашей. И легко шагать по отведенному тебе кусочку бытия, думая так.
***
Игорь поднялся с кровати, размышляя о странной своей привычке – по весне смотреть сны. Сны летом, осенью и зимой снились ему крайне редко. Разве что оставались в памяти какие-нибудь картинки, которые с трудом связывались воедино по смыслу. Зато весной сны звучали в голове как чья-то размеренная речь, возникали яркие и в то же время не связанные с реальностью образы. После пробуждения от такого сна в памяти оставались фразы, который всплывали в памяти спустя дни и недели – они словно жили в ней самостоятельно и сами знали, когда и для чего им проснуться. Сознание словно выносилось сном из общего потока жизни к каким-то откровениям, напитывалось ими против своей воли и возвращалось утром отяжелевшим.
Вставай, лодырит, пироги проспишь, – послышался с кухни голос бабки.
Впрочем, Игорь быстро забывал эти сны. А они возвращались уже следующей весной и почему-то самыми яркими были те из них, которые приходили ему в те ночи, когда он ночевал здесь, на окраине маленького провинциального городка в домике у своей бабушки. К ней он особенно любил приезжать каждую весну на Пасху, когда бабка отменно баловала взрослого уже внука испеченными в русской печке пирогами. Каждый год, приезжая к бабке на Пасху, он открывал глаза утром с одним и тем же радостно-тревожным ощущением: яркий свет весеннего солнца в окно, запах доставаемых из печки пирогов и память о том, что снова был сон, оставивший после себя чувство какой-то новой полученной силы и знания. Словно что-то влилось в него, и непонятно, что и зачем, просто пришло время и свершилось что-то необходимое. «Надо больше пить! Кстати, сегодня не грех – и с утра», – встряхнулся проснувшийся.
Пасха в нынешнем году была теплой – за окном солнце уже вовсю гнало траву из нагретой земли. Игорь накинул одежду, пошел за пирогами. Там бабушка Лена, полноватая бойкая старушка, схватясь одной рукой за поясницу, пробитую «прострелом» – как она звала радикулит – склонилась над столом.
– Христос воскресе, бабу! Не болей, бодрее давай у печки бегай! – приветствовал ее внук.
– Воистину воскрес! – отвечала бабка. – Я сегодня опять до солнца стала. Чего делать-то: праздник великий, да и люблю тебя, лодырита, пирогами вот кормлю.
«Я тоже тебя люблю, старая, – подумал Игорь. – Только вот вслух этого не говорю. Успею ли сказать, пока ты живая?»
Бабка замерла, затем выпрямилась, нагнулась – разогнулась, прошлась по комнате. Сделав важное лицо, она села рядом за стол рядом с уже принявшимся за очистку крашеного яйца внуком.
– Вот, Игорек, есть ведь бог-то. Сколько просила его с утра, чтоб отпустило спину, а то ведь совсем коромыслом стала. И вот ведь смотри – облегчало, хоть пляши с тобой. И отпустило–то враз…
Наверное, решил Игорь, это быстрое облегчание так подействовало на бабку: она разошлась в своей искренности, рассказывая о том, как она любила недавно умершего деда, и что сейчас ей осталось любить только его, единственного внука.