Я смело могу сказать, что прочел письмо моего дяди не менее ста раз, и вполне уверен, что выучил его наизусть. Тем не менее я снова вынул его из кармана и, сидя у борта парусного судна, принялся пробегать его так же внимательно, как и в первый раз. Оно было написано резким, угловатым почерком человека, начавшего жизненный путь деревенским стряпчим, и было адресовано на имя Луи де Лаваля. При этом забота о немедленной доставке письма адресату была возложена на Вильгельма Харгрева, владельца гостиницы «Зеленый Человек» в Эшфорде и многочисленных бочек не оплаченного пошлиной коньяка с берегов Нормандии. Вместе с бочками прибыло и письмо, попавшее таким образом в мои руки.
«Мой дорогой племянник Луи, – так начиналось письмо, – теперь, когда скончался твой бедный отец и ты остался один в целом свете, я уверен, что ты не захочешь продолжать вражду, которая исстари существовала между членами нашей семьи. В эпоху революции во Франции твой отец открыто перешел на сторону короля, тогда как я всегда был на стороне народа. Ты знаешь, к каким печальным результатам привел этот поступок твоего отца: он был принужден покинуть страну. Я же сделался владельцем имения Гросбуа. Я понимаю, как тяжело тебе было примириться с потерей родового имения, но сознайся, что все же лучше видеть это имение в руках одного из родственников, чем посторонних людей. Смею тебя уверить, что от меня, брата твоей матери, ты не можешь встретить ничего, кроме любви и уважения. А теперь позволь мне дать тебе несколько полезных советов. Ты знаешь, я всегда был республиканцем, но с течением времени для меня стало очевидным, что борьба против власти Наполеона совершенно бесполезна. Понимая это, я был принужден перейти к нему на службу, – недаром говорят: с волками жить – по-волчьи выть. С моими способностями я быстро сумел войти в доверие Наполеона; мало того, я стал самым близким другом этого человека, для которого он сделает все, чего бы я ни пожелал. Ты, вероятно, знаешь, что в настоящее время Наполеон во главе своей армии находится всего в нескольких милях от Гросбуа. Если бы ты хотел поступить к нему на службу, несомненно, он забудет враждебное чувство к твоему отцу и не откажется вознаградить услуги твоего дяди. Несмотря на то что твое имя несколько запятнано в глазах Императора, я имею на него настолько большое влияние, что сумею все устроить к лучшему. Послушай меня и приезжай сюда с полным доверием, так как вполне можешь положиться на преданного тебе дядю.
Таково было письмо, но, собственно говоря, меня поразило и взволновало не само письмо, а обратная сторона его. Оно было запечатано четырьмя печатями красного сургуча, и, очевидно, дядя употребил в виде печатки большой палец, потому что на сургуче ясно были видны следы грубой, облупившейся кожи. На одной же из печатей было написано по-английски «Не приезжай». Если эти слова были поспешно нацарапаны дядей ввиду каких-нибудь неожиданных изменений в его планах, то к чему было посылать письмо? Вернее, что это предостережение делалось каким-нибудь другом, тем более что письмо написано на французском языке, тогда как роковые слова – на английском. Но печати не были взломаны, – следовательно, в Англии никто не мог знать содержания письма.