Читать Собор Парижской Богоматери

© Коган Н.А., перевод на русский язык, наследники, 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

Никакое великое искусство не длится бесконечно долго. Два-три столетия бурного развития жанра или стиля, – от зарождения, через расцвет и воцарение, до увядания, – и античная трагедия, музыкальная симфония и опера, готическая и палладианская архитектура, реалистическая живопись и классический роман попадают в руки исполнителей, слушателей, зрителей, читателей, неизбежно переходя в разряд бесценного культурного наследия человечества, становясь из великого искусства бессмертным.

Романная форма сложилась, когда человек выпал из сплоченного коллектива и на собственный страх и риск пустился вплавь по бурному житейскому морю. Такова рамка существования этого жанра, намеченная Сервантесом, Прево, Дефо, Свифтом и другими первопроходцами. В заданном ими формате роман существует вот уже четвертое столетие, демонстрируя поразительное долгожительство и способность изменяться, оставаясь собой, подобно человеку.

Все это время шло соревнование «правильных» романов с «неправильными», в сочинении которых особенно преуспели русские писатели последних двух столетий – будь то роман в стихах, поэма в прозе, роман-эпопея, экзистенциальный детектив, помесь библейской истории с советским фельетоном, роман-исследование и т. п.

О правильном романе Кортасар писал, что его можно, взяв в руку, перевернуть, как черепаху, чтобы изучить его двигательные части и способ сборки: где «голова», где «хвост», «пружина» действия, композиционный «замок».

Чехов не писал ни правильных романов, ни неправильных, поскольку считал, что в романе все нити повествования должны быть связаны и последовательно распутаны, и вся история должна быть досказана до конца, тогда как он в литературе более всего ценил недосказанность, сам не зная почему.

Борхес тоже не писал романов и даже заявил, что историй на свете всего-то четыре, что, конечно же, не так – их больше. Более того, одна и та же история может быть рассказана разными способами, – как «Госпожа Бовари» и «Анна Каренина», например, – и бессчетное число раз перелицовываться.

В свое время Жан-Жак Руссо вопрошал: что читателям наиболее интересно – поведение необыкновенных людей в обыкновенных ситуациях (как было тогда) или же поведение обыкновенных людей в необычайных ситуациях (как принято считать сегодня)?

Вскоре Вальтер Скотт изобрел способ помещать вымышленных героев в контекст достоверных исторических фактов, что на добрую сотню лет определило генеральный путь развития романа. В силу этого коронный жанр литературы Нового времени превратился в хорошо упакованный товар и в литературную машину по производству художественного вымысла, что не всех стало устраивать, и даже Толстой вдруг засомневался в своем высоком ремесле и ополчился почему-то на сочинительство Шекспира.

Пруст, Джойс и Кафка вознамерились, каждый на свой манер, подвести черту и похоронить этот жанр – и в итоге оставили нам неправильные великие романы, как памятник зловещих намерений лишить читателей тихих радостей безмятежного чтения.

Романы, как правильные, так и неправильные, продолжали писаться. Продолжал создаваться кодекс историй и набор человеческих типов, характерных для вида хомо сапиенс в целом и того или иного народа в частности. Скажи «Ленский», «Татьяна Ларина», «Манилов», «Ноздрев», «Базаров», «Раскольников», «Андрей Болконский» или «старик Болконский» – и все ясно без лишних слов и объяснений.