Когда я была маленькой, по утрам меня будили шорохи дворницкой метлы; летом дворники подметали пыль, осенью смахивали в кучи облетевшие листья, а зимой скребли лопатами снег. И в школу я шла по чистым тротуарам…
Как все изменилось с тех пор! Из дома можно выйти, только перепрыгнув огромную лужу за порогом, остатки золотой осени разъезжаются под ногами, и я пару раз чуть не упала, поскользнувшись на прелых листьях. Окурки и пустые банки из-под пива валяются во дворе, как на дне гигантской урны, чуть ли не с прошлой зимы, и для полноты ощущений мне не хватало только упасть вниз головой в канаву, вырытую для ремонта канализационных труб. В канаве вяло копошились два молодца в ватниках, в голос обсуждая окружающую действительность, и я, заглядевшись на них, ступила свежепочищенным сапогом в мазутное пятно (надеюсь, что в мазутное, а не хуже).
На черной коже сапога черный мазут в глаза не бросался; и только войдя в метро, я почувствовала, как мерзко несет от моих сапог, да еще и обнаружила, что оставляю на мраморном полу вестибюля станции черные следы и на меня оглядываются другие пассажиры. Настроение на весь день было испорчено; но не на шефа же было мне кричать, поэтому первым пострадал друг и коллега Горчаков – именно на него я спустила собак, только войдя в прокуратуру. Завидев меня в окно, Лешка опрометчиво вышел из кабинета и прохаживался по абсолютно пустому коридору, по всей видимости, ожидая приглашения на чай. Вместо приглашения я рявкнула ему что-то оскорбительное, но Горчаков только глазами моргал, понимая, что возражать мне – дело дохлое, лучше постараться расслабиться, а удовольствие получить потом, когда я начну раскаиваться в содеянном.
Он еще имел наглость ноздрями дернуть, принюхавшись ко мне; по лицу было видно, что он пытается определить, какая часть моего тела так смердит, и это моего настроения не улучшило.
– Ну что ты встал посреди дороги! Дай пройти, – я невежливо отпихнула Горчакова, и он крутанулся вслед за мной. Я гордо прошла мимо него по коридору шириной с проезжую часть; на самом деле Лешка не помешал бы мне, даже если бы я ехала на тракторе.
– Что это? – он пошел за мной, как на веревочке.
– Не видишь – в мазут вляпалась, – сварливо заявила я, сунув свой сапог ему под самый нос. Горчаков терпеливо поморщился.
– Ты думаешь, это мазут? – задумчиво спросил он, склонившись к моей ноге.
– А ты думаешь, это клубничный сироп? – я снова дернула ногой, и Горчаков инстинктивно замер.
– Я думал, ты с происшествия. И что это – кровь. Только почему так шмонит?
– А что, я сегодня дежурю? – я задумалась. Горчаков смиренно ждал, покачивая головой из стороны в сторону. Очень кстати из канцелярии вышла Зоя и прояснила ситуацию, подтвердив, что я действительно сегодня дежурю. Только этого мне не хватало. Воспользовавшись паузой, Горчаков проворно заперся у себя в кабинете и затаился, не отзываясь на деликатный стук моей запачканной в мазуте ноги. Ну и пожалуйста. Я ушла к себе, сбросила вонючие сапоги, заперлась изнутри и достала из сейфа дело на сроке. Вчера я сгоряча дала прокурору честное слово, что сдам обвинительное не через неделю после истечения срока по делу, как обычно, а день в день. Время «икс» наступало завтра.