Читать Либфраумильх клостер. Обитель молока Святой Девы

CМИРНОВА ТАТЬЯНА

Либфраумильх клостер

Обитель молока Святой Девы

МОСКВА

2018

Посвящаю взрослеющим девочкам, ищущим правды в этом мире.

Ясное-ясное – свет лучезарный,

Чистое-чистое, словно стекло,

Нежное, словно объятия мамы,

Доброе-доброе, сердца тепло.

Вступление

Москва. Зима 1988 год.

По затемненному скверу, слабо освещенному мерцающими фонарями, идет девушка. Куртка не застегнута, глаза затуманены слезами. Идет, куда ноги несут. Напрямик, мимо главного здания МГУ, вдоль прямоугольных бассейнов с лилиями-фонтанами и бюстами светил науки. Она идет и не замечает ни лиц, ни имен, только шлифованные, засиженные голубями лбы, один, второй, третий. А слезы стекают по щекам: не поступить ей в Университет, репетитор назвал ее бездарной и отказался учить. Домой идти бессмысленно, и желать что-то безнадежно. Можно только переступать ногами по заснеженным дорожкам и двигаться вперед. У мраморных перил Смотровой площадки она остановилась и взглянула вниз на Москва-реку. Лужники, а за ними маковки Новодевичьего монастыря, отделения музея истории. Кажется, там захоронены какое-то знаменитости, так что возят туда иностранных гостей и поддерживают мало-мальски наружность исторических памятников. А что там внутри? Склады с экспонатами? Или просто оштукатуренные затхлые помещения, безликие и заброшенные. Когда-то, гуляя по весенней Москве, она набрела на одну такую заброшенную церквушку и увидела лестницу и лаз на крышу. То ли бомж поселился там, то ли чудак-богомол, но ей стало уютно от того, что кто-то обитает в этом, слепленным с любовью и благоговением старинном храме.

– Может, и мне куда-нибудь так сгинуть, поселиться отшельницей, и жить, не видимой миром.

«Брошу все, отпущу себе бороду, и бродягой пойду по Руси», вспомнились ей слова Есенина, и она представила себя с длинной в пояс бородой.

Но в этот момент солнечное радостное пение донеслось до ее слуха: «O, Tannenbaum, O, Tannenbaum». Она подняла глаза к небу: среди серой непроглядности неба засиял луч, потом световое окно, и, наконец, дверь, открытая в яркий свет, из ночи в день, из зимы в лето. И разливалось оттуда стройное пение на детский знакомый мотив, на незнакомом языке, но она понимала каждое слово: «О, древо Рождества, ты стоишь в нетронутой красе».

Недолго думая, она шагнула в распахнутую дверь.

Глава Первая

Решение

Саксония, XIII век.

Город Гослар, у подножья Гарца зацветал каждую весну белым облаком слив, яблонь и вишен. Вместе с обнаружением серебряной жилы в город богател год от года, превращаясь из поселения рудокопов в имперскую столицу. На рыночной площади становилось все теснее, но зато и бродячих артистов, и древних сказителей становилось все больше, а довольная публика поощряла их мастерство звонкой монетой.

В одном из фахверковых домов около Маркткирхе, деревянной рыночной церкви, проживала семья сапожника. Муж мастерил обувь, а жена продавала ее на рынке в базарный день, покупая на вырученные деньги соль, муку и кое-что из утвари. Большую часть продуктов давал огород, а умелые руки матери превращали муку в хлеб и пироги, ткань в одежды, а изношенные до дыр тряпки в забавных кукол. Старшей дочерью в семье была Марта. На ней лежала забота о четырех своих сестрах, пока мама уходила на рынок. Но в этот день мама мастерила большую куклу для пасхального базара, и Марта пошла на площадь поглазеть. У ратуши, на помосте сидел старец и рассказывал о паломничестве к святому Якову, показывал гребень Сантьяго и дивил народ историями о приключениях на пути к святым мощам.