Уже пять дней Рыжик был в коме
Юноше сделали операцию по удалению гематомы мозга, и в сознание он еще не пришел. Все эти дни Лена находилась рядом. Она протирала влажными салфетками исхудавшее юное лицо, слабое и такое беззащитное сейчас, тонкими пальцами поправляла больничное одеяло и осторожно клала на него прозрачные, в едва заметных золотистых крапинках руки больного.
Окружающие не знали, кем приходится эта безмолвная женщина пареньку. Работники стационара видели, что ее навещают муж и сын. Склонив головы, они в чем-то долго убеждали ее в коридоре. Пробегающие мимо медсестры смотрели на сосредоточенные лица посетителей, слышали приглушенный разговор и понимали: родные пытаются увести ее домой.
Но Лена не поддавалась на уговоры. Она только молча качала головой в знак согласия, потом забирала принесенную ей еду и сменную одежду и снова уходила в палату.
Работникам нейрохирургического отделения женщина казалась странной и даже немного тронутой. Об этом они часто шептались, когда пили чай. Лена иногда слышала их неосторожные высказывания, но не реагировала на злословие. Она заходила в бытовку, здоровалась кивком с отдыхающими там сестрами и врачами, брала ведро и швабру и шла в реанимацию.
Эти пять дней она мыла, чистила и убирала за больными, не брезгуя никакой работой. Главное – не навредить, чтобы у сотрудников больницы не появился повод ее прогнать. Забинтованную руку женщина старательно прятала в розовую перчатку для уборки. Но к вечеру та начинала ныть. Лена выпивала таблетку обезболивающего и забывала на несколько часов о раненой руке.
Ночью, как правило, дремала рядом с кроватью Рыжика, просыпаясь от каждого шороха в надежде, что он пришел в себя. Но все было как всегда: тихо сновали медсестры, выполняя свою работу с больными, заходили врачи во время осмотра. Ладонь Рыжика, которую держала в руках Лена, по-прежнему была неподвижна.
Здесь не раздавалось громких звуков, не звучал смех, и не было ярких красок. Белые простыни, стены, униформа врачей, халаты обслуживающего персонала, жалюзи… Лишь мелькающие розовые руки Лены вносили какое-то разнообразие в застывшую атмосферу реанимации. Все правильно: ничто не должно нарушать покой и тишину лежащих здесь больных.
Когда приходил Сергей Иванович, врач Рыжика, Лена с надеждой и болью вскидывала на него уставшие глаза, но слышала неутешительный ответ:
– Пока ничем вас, Леночка, порадовать не могу. Остается молиться, чтобы он пришел в себя. Субдуральная гематома – это вам не шутки, тем более, наверняка не сразу была оказана помощь. Сколько часов он был еще в сознании и активно двигался?
Лена махала кистью руки из стороны в сторону и показывала два пальца (означало «приблизительно, два часа»).
– Вот видите, все это время накопившаяся кровь давила на мозг, калечила его, поэтому и восстановление идет медленно.
Так они беседовали каждый день: Сергей Иванович объяснял, успокаивал, обнадеживал. Лена внимательно слушала, чтобы не пропустить важную информацию, соглашалась и лишь изредка что-то показывала жестами: увы, пока по-другому она объясняться не могла.
Много дум роилось в ее голове: что делать дальше, куда двигаться, как вернуть свою жизнь в привычное русло? Но одна мысль постоянно возвращала ее в тот страшный день…