Читать Нескладуха - стр. 3
«Ненавижу слово «квартира», – с категоричностью любит повторять подсобница Шура, вспоминая при этом Москву, глянцевитые после дождя скамейки Тверского бульвара, пропахшую ванилином булочную за углом…
Окончив десятилетку в родной своей Тимофеевке, поехала Шура учиться в столицу: там двоюродная бабка живет, есть, где остановиться. Старенькая, шустрая розовощекая баба Ляля приняла Шуру по-царски: в отдельной комнате кровать с пуховой периной едва ли не времен нэпа, разносол не столе отнюдь не деревенский: «Кушай, золотце, кушай!»
Первое время Шуре даже не верилось, что живет она в центре Москвы, возле тех самых Никитских ворот, где венчался сам Александр Сергеевич Пушкин. Дом, правда, ветхий, облупленный, кошками пропах, но жить и в такой коммуналке можно, даже если с институтом не получится. Не получилось. Срезалась на первом же экзамене. И то хорошо – хоть сразу все стало ясно. Пришла Шура домой веселая, с тортом, а баба Люся в сторону смотрит:
– Как, золотце, жить собираешься?
– А на работу поступлю, делов-то!
– Ох и ловка! Так тебя здесь и пропишут!
– Ты же старенькая, одна, вот и буду ухаживать за тобой. По уходу пропишут.
– Ловка, ловка! – снова нахмурилась баба Ляля. Я на эту квартиру, знаешь, сколько здоровья угробила, пока отдали вторую комнату, а ты – раз, и в дамках!
Ничего не поняла Шура, снова и снова переспросила, что ж тут плохого, если станут они жить вместе и Шура во всем станет помогать бабе Ляле – и в магазин бегать, и белье стирать…
– Ага, я умру, а тебе двухкомнатная в центре Москвы!
Этот довод так ошарашил Шуру, что даже в поезде, на разные лады повторяя эту фразу, вникая в потайной ее смысл, она никак не могла представить, сколько же надо было затратить усилий и нервов, как изувериться в обычных людских помыслах, чтобы с таким убеждением сказать: «Ага, я умру, а тебе – двухкомнатная». Как будто ради того, чтобы прописаться на эту жилплощадь, и приехала Шура в Москву.
– Да пропади она пропадом, такая квартира!
Если бы пришлось сообща решать, кому в бригаде нужнее всего жилплощадь, пожалуй, отдали б ее Автогенычу, он же Геныч, по паспорту Алексей Геннадьевич Боровиков. Не потому бы отдали, что давно мыкается без своего угла, и даже не потому, что другого такого сварщика-универсала поискать да поискать; а, по-житейски рассуждая, в самую бы пору пришлась сейчас Боровиковым эта квартира.
Жена у Геныча на два года старше его, стало быть, ей уже за тридцать, а детей еще не завели – все по неуюту таскает их кочевая жизнь: то в тайге, на газопроводе, то с мостостроителями… Здесь, на стройке, сначала сняли пол-развалюхи в Нахаловке – стихийном половодье самостроя. На одной половине – старый бобыль из кержаков, на другой, за ситцевой занавеской – они. В том углу, где громоздится печь, от жары обои коробятся, в противоположном, как ни подсыпал завалинку Геныч, северит. Мыслимое ли дело в такие хоромы младенца?..
В самый бы раз сейчас квартиру Генычу, чтоб наконец-то твердо осел на месте, почувствовал вкус к настоящему, со всеми удобствами жилью. Но очередь есть очередь. Пока докатилась она до Кочелабова.
Дождь перестал накрапывать. Шестеро сварщиков сидели кто на чем возле тощенького костерочка, глядели на обалделое лицо счастливчика и, согретый общим вниманием, начал приходить в себя Кочелабов, очухался до того, что стал, руками размахивая, объяснять, как повстречал он монтажника Ваську Киле и тот стал жать ему руку до хруста, а с какой стати – не понять.