Было время, когда в погоне за оригинальностью и признанием, в надежде заработать денег, я изучил многие стили, перелопатив практически всю историю изобразительного искусства. Я кривлялся и в этих кривляньях проходил то, что уже было давно освоено и пройдено другими. Меня ненадолго привлек сюрреализм, метафизический реализм, я пробовал силы в символизме, доведя его до абсурдных, самому непонятных крайностей, насыщенных эзотерикой, мистикой, каббалой и другими древними иудейскими текстами. Вскоре после этого меня бросило в сторону неореализма и неоклассицизма. Уходил я и в чистую коммерцию, делая парафразы и компиляции на основе композиций известных голландских художником 17 века – мастеров постановочных натюрмортов. Накрасил бесчисленное количество тромплёев – иллюзорных обманок с насекомыми и предметами быта. Потом вдруг решил окунуться в пастозную живопись русского импрессионизма, начал писать натюрморты с цветами, преимущественно с розами и сиренью а-ля Коровин и Кончаловский. Стал использовать мастихин как основной технический инструмент, укладывал краску килограммами на холст. Все эти опусы нравились зрителям и покупались, но в душе у меня было пусто и холодно.
Далее двинулся я в сторону беспредметной живописи и потерпел полную неудачу. Понял, не мое это! Нет меня ни в супрематизме, ни в кубизме, ни в лучизме, ни в каком другом направлении авангардизма. Мозги мои, дисциплинированные научными занятиями, это не воспринимали и не выдавали полезной информации. Не пытался я себя увидеть в рядах современных пейзажистов – левитанистов, шишкинистов и других истовых апологетов.
И вернулся я к тому, что всегда волновало больше всего – к человеку, к образу человеческому, к портрету. К тому, чему изначально был обучен, и обучен крепко. И так прикипел к жанру портрета, что не расстаюсь с ним последние 10 лет. В изображениях людей предпочтение отдаю молодым женщинам и мужчинам старшего поколения, старикам с интересной историей – известным ученым и деятелям культуры.
Конец ознакомительного фрагмента.