ТИХО ШЕПЧЕТ САД ЗАБРОШЕННЫЙ
– Ну, все я побежала.
Женька чмокнула меня в щеку. Уже в прихожей крикнула:
– Не забудь, у тебя сегодня издательство и вечером встреча с одноклассниками.
Она всегда была такой собранной, все помнящей, и за все беспокоящейся. Я допивал остывший чай, глядя в замерзшее окно и почесывая небритую щеку. Мысли как-то незаметно улетели туда, в то далекое, светлое и доброе, в котором, как пела Алла Борисовна, «каждый день кино». Точно, кино какое-то, как вчера все было. Я кинул чашку с недопитым чаем в мойку, мыть как всегда лень… Потом. И перебрался в кабинет, единственное место в котором я чувствовал себя уютно. Отогнал все мысли и сосредоточился. Как там было?
Застрял в сосульках увядающий мороз…
Нет, ерунда какая-то.
По переулкам одиноким…
Вот, блин, и переулки, уже были. Не лезет с утра, значит, день пропал.
… – Астраханцев, к доске.
А? Что? Смотрю в окно, никого не трогаю. Чей это мурый с утра рыскает, наверно, Татарина. Вот развел голубей – и мурые, и красные, и каких только нет. А здесь своих два десятка кормить нечем.
– Я не готов, Валентина Ивановна.
– А когда ты, Астраханцев, был готов? Встань, когда с тобой старшие разговаривают. О чем ты думаешь на уроке литературы? Вас что-нибудь интересует в этой жизни?
Про себя: «Да думаю, чей мурый рыщет. А про вашего Онегина…» и уже вслух:
– Онегин Ваш, Валентина Ивановна, был хоть и бабник, но поступил правильно! Нечего было этой Татьяне ему на шею вешаться. А то «Я вам пишу…»
– Замолчи, Астраханцев! Выйди из класса. Ничего их не интересует. «Митрофанушки»! И что из вас вот таких выйдет? Непонятно. Не выйдет из вас героев…
– Подождите, Валентина Ивановна, Вы еще мое творчество проходить будите на своих уроках!
– Иди, иди, Астраханцев, а то сейчас твое последнее творенье на уроке литературы будет изучать Виктор Данилович.
Виктор Данилович – это наш директор школы. Замечательный человек, с большой буквы. Фронтовик, офицер, был ранен. После войны уже институт педагогический закончил. Физмат. Жена у него очень красивая. Зовут ее Нина Сергеевна, говорят, она у него в десятом классе училась, и он ее прямо со школьной скамьи в ЗАГС повел. А потом она тоже физмат закончила, и они к нам в школу приехали.
Был Виктор Данилович строгим, но справедливым. Мы его не боялись, как это зачастую бывает: раз директор, значит, все должны трястись. Он был с каким-то внутренним стержнем, который было видно в его выправке, размеренных твердых движениях, в его походке, в умных внимательных глазах, в манере разговаривать. Кажется, задавая вопросы типа «Как это произошло?», он заранее знал ответ, но лишний раз хотел убедиться в том, что он прав. Прежде чем что-то сказать, он всегда делал паузу, как бы обдумывая. И лишь потом говорил. Говорил он всегда тихо, но твёрдо. Подчеркивая каждое слово. Если он кого-то отчитывал, то делал это, не обижая собеседника, но настолько точно и аргументировано, что было стыдно за содеянное.
Зима, зима. Мне всегда трудно было писать про зиму, да и что про нее можно написать? Ну мороз, ну снег… То ли дело – осень, сколько красок. Палитра невообразимая.
Разбросала осень акварель,
Отражаясь в капельках дождей.
И танцует красок хоровод,
На пустынных сценах площадей.