Предисловие.
Давайте расставим все точки над "i",
Чтоб потом избежать вопросов.
Чтобы если б в историю смог я войти,
На меня не смотрели косо.
Повернитесь ко мне на секунду сейчас,
На меня посмотрите скромненько.
Уясните, пожалуйста, пишет для вас
Эти строчки поэт Белоненко.
Да, дрожат от восторга сердца,
От восторга дрожат коленки
У всяких красивых дам для МЕНЯ,
Не какого-то там Белоненки!
Я устал повторять для Наташ и Карин,
Я устал объяснять разным Оленькам,
У которых в башке вместо мозга бензин,
Ударение в слове Белоненко.
Так давайте друзья, не тая своих чувств,
Готовить на завтрак гренки,
Для МЕНЯ, и я тут же, поверьте, спущусь.
Я – не то, что те Белоненки.
Улица.
Я давно не бывал в этой улице -
Мне дела не давали продыху.
Вон мальчишка подрос, любуется
Перекопанными огородами.
Закурю, и мне детство вспомнится:
И собака, и дед, и друзья.
С благодарностью сердце ежится:
Всё до боли родные места.
На дорогу я выйду пыльную,
Посмотрю в бесконечную даль.
И пойму, что к концу приплыли мы:
Вызывающих жалость не жаль.
И, как в детстве я ждал с надеждою
Своих маму и папу, так,
С незнакомым когда-то скрежетом,
С нетерпением, жду пятак.
Измельчала душа и приелась,
Надоела житейская муть.
И весну, средь знакомых улиц
Мне уже никогда не вернуть.
Стена.
Пожалуй, сегодня, двенадцатого октября,
Стена, у стены – мимолетный я,
Добежать, долететь, пережив себя,
Не иметь зонта, под дождём дрожа.
И ты безвозмездно позволяешь себя любить,
Растворяясь нежно в голубых витринах.
Я спешу, не убрав, не домыв полы,
И ищу твой смех на чужих картинах.
Обуздать природу не выходит, только
От усилий лопаются перепонки.
Не дошёл до бутылки, не дойду к иголке,
И табак уже не спасает толком. И ладно,
Мимо
пронеслась, хрипя и плюясь, машина.
Только я, стена и машина мимо,
Отражения на кривых витринах.
***
Я шел по вечернему городу,
апрельский воздух
дыханьем меря.
Я перешагивал
улицы,
перешагивал дни
и недели.
Я выкинул тело в бездетную площадь,
Напялил на мышцы кожу.
Закат мне подкрался за спину,
По-детски не осторожно.
Над городом я распластал свои руки,
желая обнять тебя.
Жажда замучила,
чтоб утолить её,
выпил я все моря.
И вот я дошёл до знакомой
парадной,
И ключ повернул
в двери.
Среди сигаретно-квартирного
смрада
На кухне
валялась ты.
И я запустил свои руки под кожу
твоих одиноких линий.
Любил тебя долго,
любил тебя страстно,
Ты тоже меня любила.
Я выдохнул, встал
и ушёл из квартиры
за новой партией браги.
А в кухне осталась,
навечно осталась
Исписанная бумага.
Петр.
Иногда я себя ощущаю Петром.
Петр не глуп, даже, может, умён.
У Петра есть машина и собственный дом,
Но порой его жизнь вдруг летит кувырком.
На него нападёт депрессивный синдром,
И не важно уже, что он, может, умен,
Что имеет машину и собственный дом,
Ибо мнит он себя очень грустным ослом.
Он сидит в одиночестве ночью и днём,
Пьёт и пьёт не любимый им виски со льдом,
Целый мир умирает и тухнет в нем -
Конец ознакомительного фрагмента.