В помещении стоит звенящая тишина. То ли гудят провода линии электропередач, которая идет вдоль барака, то ли чуть слышно стучит двигатель электростанции нашего исправительно-трудового лагеря. За покрытыми толстым слоем изморози стеклами окон еле заметной светлой полоской напоминает о себе узкий луч прожектора.
Страшная какая-то тишина. Ряды двухъярусных деревянных нар не разрываются храпом усталых за день арестантов. Все притаилось. Все молчит. Сплю во всех гнидниках, которые у меня есть, включая фуфайку. Поверх укрылся с головой одеялом. Все равно мороз пробирает до косточек.
Все тело мое гудит. Меня одолевает сон. Уплываю куда-то в теплые края, на милую Украину. К батиному дому. Поворачиваюсь. Открываю глаза. Смотрю на потолок, покрытый изморозью. Оглядываюсь на стены. Они тоже белые. Все покрыто белой изморозью.
Не только потолок и стены, все. В том числе нары и арестанты, которые на них лежат.
Сверху на меня сыпет мелкий снежок. Это иней отрывается от потолка и белой порошей опускается на нары, засыпая спящих.
На мгновение мне кажется, что я очутился в белом ледяном царстве. Оглядываю свои владения со второго яруса нар.
Эта радужная, почти фантастическая картина увлекла меня лишь на мгновение. Почти сразу до моего сонного сознания дошло: барак замерзает.
У меня тоже стынут руки и ноги, сердце мое бьется тихо и неровно. Еще какое-то время и оно остановится. Замерзнет кровь. Моя душа понесется в холодное сибирское небо. Мои родные вряд ли узнают об обстоятельствах моей смерти. Лишь ангелы небесные будут знать, да такие же, как я, друзья по несчастью, которым пофортунит остаться в живых.
Осторожно высовываюсь из-под одеяла, усилием воли заставляя двигаться оцепеневшие руки и ноги. Внизу подо мною, на первом ярусе, на нарах лежит неподвижно Иван Чуб. До лагерей он работал на Миргородской машинно-тракторной станции. Сначала на «Универсале», потом на других тракторах, преимущественно марки ХТЗ, о которых говорили в народе, что «оно нэ идэ, нэ вэзэ», пахал поля в хозяйствах сел района.
Когда ему брили черную непокорную шевелюру, вырывался. Потом целую неделю поглаживал лысую голову и спрашивал:
– Где мой чуб?
Сползаю на пол. Нахожу в себе силы, чтобы подойти к нарам Ивана. Тормошу его за плечо:
– Чуб, вставай! Замерзаем!
Чуб не подает ни звука. Хлопаю ладошками по пугающе синим холодным щекам.
Иван не реагирует. Трясу что есть мочи. Неужели замерз?! Иван открывает стеклянные глаза, говорит, превозмогая себя: