Читать В центре круга

Ed elli a me, come persona accorta:

«Qui si convien lasciare ogne sospetto;

ogne viltà convien che qui sia morta.

(La Divina Commedia. Dante Alighieri, CANTO III)

Роман все-таки вышел. Пусть небольшим тиражом и в скромном оформлении, но это была первая значительная удача в писательской жизни Ника. Это уже не те мелкие журнальные публикации или дешевые брошюрки, которыми он зарабатывал на повседневную жизнь и которые оставляют в поездах, как пустую бутылку из-под колы. Он презирал самого себя, что занимается этим. Конечно, выйди этот роман лет десять назад, когда он, как изнемогающий от жажды путник, ждал своим пересохшим горлом хоть самую незначительную капельку влаги. Когда он хотел удовлетворить своё графоманское тщеславие, чтобы о нём знали, говорили, обсуждали, узнавали не улице, улыбались незнакомые девушки. Вот тогда это было бы наслаждением. Теперь… он перегорел, переждал и сейчас больше заботила продажа тиража, чтобы хоть как-то закрыть образовавшиеся дыры в личном бюджете, чем утешаться славой и известностью, о которой грезил раньше.

Ник вначале каждый день заходил в крупный книжный маркет на Лё Роз, с трепетом и нетерпением набрасывался на продавца, словно на почтальона, который должен принести долгожданное письмо от любимой, заглядывал в глаза, спрашивал, сколько было продано. «Сейчас мало читают, господин Крейц», – отвечали учтивые девушки из маркета. «Сейчас мало читают»… звучит, как скрытый, успокаивающий приговор врача обречённому больному – «Нужно верить в выздоровление, Вы обязательно поправитесь». Какой, к чёрту, «поправитесь»? Он уже обречён! Какой, к чёрту, «мало читают»? Совсем, ни хрена не читают! Почему не сказать честно?

Затем, чувствуя свою надоедливость и раздражение продавцов, стал заходить реже или вовсе не спрашивал их, а только украдкой наблюдал за посетителями, которые подходили к стеллажу с его романом. На лицах посетителей он тоже не отмечал восторга. Отчего, выйдя из маркета, направлялся в ближайший бар, залить горечь двойным виски и выслушать глупые библейские нравоучения бармена. Конечно, это было слабое утешение. Дело в том, что по договору с издателем, Ник мог претендовать на часть гонорара, только после продажи половины тиража. Да, это было непростое решение, но издатель мог вообще не согласиться печатать его роман и поэтому Ник пошёл на все условия, какие ему только выставил господин Фриссе. И роман был напечатан.

Жизнь Ника плелась усталой кобылой по наезженной колее и он уже не держал поводья, не подгонял и не пытался свернуть с пыльной привычной дороги: дом – маленькая квартира на верхнем этаже, с возможностью выйти на крышу, маленькая консьержка – маори, плохо понимающая, если говорить бегло, каким-то чудом занесённая сюда и посаженная повторять, как краснолобый какарик: «Здляствюйте, господин Клэйц, до свидания, господин Клейц». Уставшая, как и он сам, машина, с противным, как у всех старух, характером и поэтому простаивающая под домом, бар, с барменом – африканцем и по парадоксальному сочетанию – библейским проповедником и ещё много и много чего, примелькавшегося, въевшегося в его жизнь – вещей, людей, домов и улиц. Может быть, кому-то и нравится такая предсказуемость и размеренность, но не Нику. Его угнетает однообразие, его угнетает, что он покупает одни и те же сигареты в одном и том же автомате и дает себе клятву в следующий раз купить в другом месте, другую марку, но – идет туда же, покупает ту же марку и опять дает клятву. «Нет ничего более убийственного, чем системность. Система делает из нас роботов, запрограммированных зомби», – думал Ник и продолжал жить по системе.