Читать Пилигрим

Множество хороших и плохих книг начинают свой рассказ с пробуждения главного героя. Герой обычно просыпается после тяжёлого сна, вызванного каким-то болезненным состоянием, и часто не понимает, кто он такой, где он находится, как сюда попал и по какой причине. Но первое состояние растерянности быстро проходит, – на то он и герой! – сменяется приступом бурной деятельности и показывает отличную приспособляемость человека к экстремальным ситуациям. Герой быстро разбирается в обстановке, обычно очень запутанной, кризисной, и решительно наводит порядок в своём доме и заодно в стане врага.

Наиболее впечатляющая из подобных книг, на мой вкус, «Когда спящий проснётся» Герберта Уэллса (В другом переводе «Спящий пробуждается»). Правда, великий писатель отошёл от канона, и в начале книги рассказывает нам о своём герое, немного, но достаточно, чтобы вызвать симпатию и сочувствие. Другие подобные книги тоже долго вспоминать не надо – «Хроники Амбера» Роджера Желязны и «День триффидов» Джона Уиндема.

Для чего это делается? Зачем писателям необходимо повергать героя в пучину сна, чтобы вернуть его в уже какую-то дикую реальность? Может быть просто помещать героя в какую-то сложную, выпадающую из реальности действительность обычным, обычным жизненным способом слишком хлопотно, требует времени, места и фантазии, и сон с перемещением в пространстве более рационален для таких действий, и не требует описания, как не интересующая читателя (и писателя) процедура? Вспомните, сколько труда и времени понадобилось героям «Путешествия к центру Земли» или «Плутонии», чтобы добраться до места основного действия романа об их приключениях? Это рассуждение подвигнуло и меня прибегнуть к этой методике. А без словоблудия, назовём это просто – лень. (Лень уменьшает энтропию мироздания!)…

…Он лежал на животе, подтянув ногу, и его щека прилипла к чему-то твёрдому и гладкому. Не полированному, а чуть шероховатому, и это не был металл или бетон, вытягивающий из тела тепло и жизнь. Скорее какой-то пластик, или может быть живой обделочный камень…

– Я себя не помню, – была его первая мысль, и дальше, – Долго я здесь валяюсь?

Действительно, он не мог вспомнить о себе абсолютно ничего. По крайней мере слово «амнезия» он помнил, и значит, потеря памяти касалась только его личности, была рефлекторной и фрагментарной. Это должно восстанавливаться.

Он не слышал никаких ориентировочных звуков, только неясный звуковой фон, как реликтовое излучение космоса, ничего не содержащее, никакой конкретной информации о сущности и прошлом не несущее.

– Не залежался я здесь? Наверное, пора и честь знать, и убираться подобру-поздорову… Куда? Это вопрос. Но прежде – где я? (Вопрос «КТО Я?» его пока не волновал, само-же существование не вызывало вопросов – раз думает, значит – есть!)

Даже воображение отказывалось ему помочь и подсказать варианты, только почему-то всплыла в памяти обстановка «Дневника, найдённого в ванне» Станислава Лема. Длинные пыльные коридоры, пустые анфилады комнат, лестничные клетки, канцелярские шкафы, и нелепые арлекинские маски белого, известкового цвета. Он даже не обратил внимание на самостоятельно всплывшего Станислава Лема – это была совершенно обычная ассоциация, никак не связанная с отсутствием ощущений и внешних раздражителей.