Как я услышал…
Я думно вышагивал по лестнице общежития на улице Воронежская, не далеко от Обводного канала. Лестница была широкая и обшарпанная, впереди, перепрыгивая через ступеньки, поднималась девушка. Ягодицы обтягивали светло-синие джинсы, а задние карманы отличались своей синевой.
– У моего друга тоже на заднице пришиты карманы от других джинс. Он вроде как панкует, – не удержался я, чтобы не прокомментировать и не приостановить резвую прыть незнакомки.
– Да не, – голос у девушки был звонкий, особенным весенним ручьем он гулко разлился по лестнице. – Я не панкую. На этих джинсах не было карманов, и дырочка протерлась, а я их люблю. Пришила карманы с других.
– Ты куда так бодро поднимаешься?
– На пятом этаже есть классная нычка, где можно покурить.
– Возьми меня с собой.
– Побежали.
Я поскакал за ней через ступеньку. Пятый этаж был не жилой, и дверь в коридор была заколочена. Лестница и упиралась в эту дверь, а слева был небольшой закуток для железной вертикальной лесенки на чердак, на нижнюю ступеньку которой и уселась девушка. Удивительно для общажития, но в этом закутке было чисто. Стояла только стеклянная банка из-под лимонада Буратино, на половину забитая окурками. Мы закурили. Мы оба курили Winston, а я так разнервничался, что мы подкурились каждый от своей собственной зажигалки.
– Че стоишь? Садись
Я сел рядышком, девушка поерзала, и мы кое-как туда вместились на одну ступеньку. Я стал курить большими затяжками.
– Тебя как зовут?
– Катя
– Меня Миша
Я всей своей правой ногой, прижатой к левой Катиной ноге, чувствовал восторг.
– А ты, что шить умеешь?
– Немного
– Может, и мне джинсы подошьешь, а тебе конфету подарю.
– Только одну?! – Катя засмеялась.
– Зато большую!
Вниз мы прыгали почти друзьями. Я в комнате номер три живу, заходи на чай с джинсами.
Я зашел этим же вечером. Вместе с Катей жили еще две тусклые девахи, которые просто меркли на ее фоне. Катя была почти с меня ростом, а это почти метр восемьдесят. Русые прямые мелированные волосы, как равнинные реки, растекались по плечам. Тоненький заостренный носик был подстать ее озорным черным глазам, украшенными длинными ресницами и юлил вместе с ними. Катя много улыбалась, но она была настолько хороша, что даже морщинки вокруг глаз во время ее снежной улыбки на загорелом в меру лице, пытались, казалось куда-то спрятаться. Комната, в которой жила Катя, была типовая: не очень большая, с одним столом и окном, двумя шкафами, одним электрическим чайником и тремя кроватями. Катину кровать я узнал сразу, и не потому что она была одна не заправлена, а потому что она была по детски взбита и поэтому аккуратна.
– Вот. Я джинсы принес.
– Кидай на кровать, – разливая чай по кружкам скомандовала Катя. Тем временем я рассматривал ее библиотеку. На этой небольшой фанерной полки жили: Федор Достоевский «Братья Карамазовы», Харуки Мураками «Охота на Овец», Рю Мураками «Дети из камеры хранения», Даниил Хармс, Пауло Коэлью «Одиннадцать минут» и «Книга война Света», Ги Де Монопасан «Милый друг», сборник Эрнеста Хеменгуея, Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита» и сборник рубаи, что написал Омар Хаям. На кровати с закладкой в конце книги валялась «Колыбельная» Чака Паланика.
Конец ознакомительного фрагмента.