Надеюсь, кому-то будет интересно прочитать книгу о человеке, выросшем в советском казенном детском доме, некогда попытавшемся что-то поправить в своей жизни, найти свой скромный путь, применение в большом и малом. Обычно читатель в книге ищет скорее себя, нежели того, кто ее написал. И я никогда не думал, что придется однажды начать яростно стучать по клавиатуре, чтобы снова перестрадать и излить прошлое, представить окружающим, чем живет человек с ампутированным детством. Мне, как никому, это сделать неимоверно трудно. Каждый раз забираться куда-то под кожу, выдергивать оттуда окровавленный старый дневник, привлекать и увлекать читателя. Своим прошлым и настоящим, а возможно, и будущим.
Я неоднократно читал, о чем жалеют люди, прожив маленькие и большие жизни. Часто им жалко времени, которое они прожили: хотели быть гусарами, а пришлось стать кем-то еще. Кто-то не ответил взаимностью девушке и всю жизнь прожил с другой, кто-то не научился играть на пианино или не выучил английский. Глядя на эти небольшие жизненные поражения, понимаешь, что у тебя этих поражений столько, что можно и не жалеть о них. Потому что жалеть о вещах, которых больше ста, – слишком глупо.
Миром правит драйв, деньги, химия, прочие иллюзии. Людям, как мне кажется, малоинтересно мнение другого человека. И для того, чтобы выжить, я быстро приспособился не создавать иллюзию серьезности, совершая порой дураковатые трюки, чтобы за налепленной на лоб гуммозой и толстым слоем грима освободиться и увидеть тех, кому мешают условности и кому близок дух жизни.
Когда-то я завидовал красивым людям, без злобы и каких-то оценок я считал, что красота – это как Божественная метка. Уже гораздо позже я понял, что, напротив, это чистой воды наказание. Немигающие взгляды, флюиды, неискренность, подыгрывание, а потом – усталость от этого всего. Наверное, поэтому я часто вижу в монастырях красивых лицом монахинь.
Мне Господь сразу дал такое, что помогает и мешает: корявость письма, полутораметровый рост – все это в местах, где ценится умение бороться, где не важны внешние данные, а только мысль имеет значение. Особенно ясно ощущаешь свою ненужность, невостребованность в детстве и потом, уже подростком. И, как бы ни хотелось убежать, закрыться, это становится пожизненным крестом, клеймом, которое можно слегка спрятать за волосами или укутать в дорогое пальто.
Сейчас я уже чаще думаю не о себе, со мной все более-менее понятно, а переживаю о тех, кто попадет своими неумелыми колесиками в колею государственного участия. Красивую, ухоженную сытую государственную колею, которая гарантирует только одно: лаконичное безвольное движение вперед в неясное будущее без возможности заднего хода и дергания влево или вправо.
На днях один журналист спросил меня: что может изменить общество? Может быть, жгучее желание отдельных граждан сойти с этой колеи и двинуться другим путем?
Я попробовал…