Гумберт наоборот, или Долгий путь домой
Денег, заработанных за 20 лет работы на «северах», хватило как раз на то, чтобы купить квартиру-«однушку». Родной город предложил бывшему полярнику должность методиста на станции юных натуралистов. Теоретически, вместе с пенсией, зарплаты должно хватить на существование. Потекла тихая, спокойная, размеренная жизнь – та самая, о которой так мечталось во время бесконечных арктических зимовок, экспедиционных скитаний и прочих передряг моей прошлой бродячей жизни.
На работу ходил пешком (всего-то два шага). Путь пролегал по территории местного вуза – того самого, в котором когда-то учился сам. Я не сентиментален, и ежедневные погружения в сутолоку студенческого быта служили для меня всего лишь еще одним подтверждением тривиальной мысли о неизбежности возврата «на круги своя». Целая жизнь с ее бурями, метаниями, поисками, опасностями пролетела, как единый вздох, а здесь ничего не изменилось.
Дошло до того, что заметил за собой странную, на первый взгляд, привычку: проходя по университетскому двору, чисто рефлекторно киваю некоторым студентам. Даже поразился: с какой бы стати?
Но, размышляя по дороге над этой странностью, неожиданно для себя понял, что просто-напросто узнаю некоторых молодых людей и девушек! Что они мне знакомы!
Тут же сообразил, что знакомы мне, конечно, не сами студенты, а их родители; что это – сыновья и дочери бывших однокурсников и однокурсниц, с которыми когда-то учился вместе, других моих знакомых. И пока я шатался по «северам», они давно переженились и повыходили замуж, у них родились и выросли дети и поступили в тот же самый вуз, в котором учились их родители.
Эта догадка мне так понравилась, что я даже придумал своеобразную игру: проходя по университетскому двору, гадал, вглядываясь в лица встречной молодежи, кто чьим сыном или дочерью мог бы быть? На кого из моих сверстников они похожи? «Вот этот подошел бы в сыновья Пашки Емельянова» «Вот этот как две капли воды похож на Костю Платова…»
А потом меня постигло потрясение: как обычно, развлекаясь своей забавой, я торопился с утра на работу, и навстречу мне, подбрасывая затянутыми в искрящиеся колготки коленками полы пальто, шла она – точная моя копия двадцатилетней давности. Я даже не сообразил сразу, кого узнал в этой девушке, и лишь шагов через пять ошеломленно обернулся, чтобы увидеть теряющуюся в студенческом потоке спину.
Неужели?! Этого не может быть! Один-единственный случай, один-единственный!
… Это случилось в конце четвертого семестра, на дымной, пьяной студенческой вечеринке в общежитии. Танцы в крохотной, насквозь прокуренной комнатушке, дребезжащая музыка из разбитого магнитофона, горячее, плотное и аморфное, словно плавленый сырок, тело, прижимающееся в затяжных пассах медляка, и неистовое, почти истеричное, пубертативное желание – нет, не любви и даже не секса, а избавления от собственной застарелой невинности, доказательства чего-то и кому-то неизвестно зачем!
Потом моя партнерша ушла курить, и я потащился за нею следом. Мы стояли на холодной лестничной площадке, она затягивалась длинной тонкой сигареткой и о чем-то говорила с подругой. Я не курил и неловко молчал. В те годы я был очень серьезным, малоконтактным юношей, помешанном на экзистенцианалистской зауми, запавшей в голову на лекциях по философии. Девушек попросту пугался, от самых невинных попыток заигрывать со мной шарахался, как конь Александра Македонского от собственной тени. До той самой пьяной ночи…