Читать Рассказы
Однажды я была собакой
Однажды я была собакой.
Это звучит глупо и, быть может, невероятно. Но это так. Не возьму в толк, как это случилось, но я оказалась большой, лохматой и , кажется, вполне дружелюбной дворнягой. За неимением дома я слонялась то тут, то там в поисках косточки или подсохшего куска хлеба.
К своему счастью или несчастью я встречала много людей, которые иногда меня угощали : реже лакомством, чаще тумаками или грубым словом. Так или иначе, мне приходилось о них думать.
«Какая милая собачка!» – восклицали одни.
«Пошла прочь, дикая зверюга!» – оскалившись, прогоняли меня другие.
Тогда я поняла, что люди очень разные.
Когда я впервые вышла на шумную улицу, они казались мне скучными и одинаковыми – все бесконечно бегущие куда-то, потухшие, тревожные и даже злые. Но коротая свое собачье время, я стала вглядываться в их лица. И вдруг обнаружила, что большой и грустный мужчина имеет грустные уголки губ. Полная, ворчливая тетка умеет искренне по-детски смеяться, а белокурая девочка с глуповатой улыбкой иногда поражает глубоким взрослым взглядом. Так мне открылась вторая правда человечества : люди довольно противоречивы и не столь просты, как мне подумалось сначала.
Я стала наблюдать ( занятие достойное дворовой псины!). И вдруг обнаружилось, что у людей на все есть причины, их истина ютится в скомканных деталях и не стремится быть обнаруженной.
Большого сильного мужчину все считали бесчувственным, а он, шагая на работу, за мохнатыми усами и пыльной фуражкой прятал комочки своих чистых слез и считал деньги, которых едва хватало на еду для жены и двух «оболтусов». Он беспрестанно курил и ругался, выбирая между сливочным маслом и апельсинами, потому что масло было необходимым, а апельсин был желаемым и символизировал праздник в семье. И покупал, конечно, масло, хотя каждый день обещал принести домой сочных оранжевых фруктов. Я звала его Бедняга Бо, а он звал меня Покоцанной.
Ворчливая тетка живет одна в старом доме на пересечении людьми забытых улиц и лишь изредка смеется, когда ее внуки рассказывают свои причудливые детские выдумки в глухую телефонную трубку. Я слышала, как она хлопает дверью магазина, как ругает соседских мальчишек, как чеканит в аптеке названия лекарств и никогда не благодарит. А еще я слышала тот самый смех. Через окно первого этажа, когда она слушала их вечерами, и на скамейке , когда она в одиночестве вспоминала их небылицы. Я звала ее Марго, а она меня Плешивой.
Белокурую девочку без устали наряжали в кокетливые наряды и хвалили, пока она совсем не потеряла желание быть красивой или хотя бы чуточку привлекательной. Она залазила на свой широкий подоконник и выписывала из любимых книг те самые цепкие слова, которые надеялась однажды сказать и сама кому-то, шептала их и смотрела мне в глаза, а я в ее, мы знали друг друга так хорошо в эти мгновенья. Я звала ее Софи, а она меня Корицей.
Летом мне стало проще. Я поселилась под старой облупленной скамейкой у первого подъезда. В полдень, блаженно потягиваясь, я подставляла свои лохматые бока солнечным лучам и отогревалась за всю суровую снежную зиму. Скоро люди сами стали приходить ко мне. Они садились на лавочку, смотрели мне в глаза и доверяли свои истории, открывая все закоулки души, оголяясь до самых ниточек.