Читать Небесный пекарь

НЕБЕСНЫЙ ПЕКАРЬ

Посвящаю моим родителям

Если кто-нибудь будет любить меня после смерти, пусть об этом промолчит.

В. Розанов

Лестница – именно это укрытое деревьями место было прибежищем любителей запретных трав и алкоголя – это мы знали лучше, чем кто-либо. Ведь здесь прошла наша с Елисеем юность, то время, когда нас уже никто не ждал дома. Ветхая, петляющая, отмытая дождями и опаленная солнцем до светло-серого цвета. В ней уже не хватало чуть не каждой третьей ступени: нам приходилось брать попутчика под руку и вместе делать комически гигантский шаг над ямой, над темнеющей внизу пожухлой травой. Мы собирались здесь после школы, и от страха, что нас застанут с сигаретами, нам становилось еще веселее. Она вела в заброшенный, мертвый райончик, «пряничный городок», как его принято было называть.

Теперь я специально прихожу сюда, потому что знаю, что тут можно застать их: на площадке, поставив ногу в чёрном, до колена прошнурованном ботинке на погнутую нижнюю перекладину перил, стоит Хлоя, со своим вечным отстраненно-печальными видом. Здесь, лицом к ней, потягивая что-то из бутылочки, которую припрятал за пазухой, как бы загородив для девушки путь к отступлению, стоит – никак не разберу, то ли надоевший ей спутник, то ли надсмотрщик – отвратительный долговязый Джад.

Пожалуй, я единственный, кто гуляет здесь в это рассветное время просто так, не потому, что ему требуется попасть на работу из старого города в новый. Но и мне скоро нужно будет улизнуть в пекарню, и притом так, чтобы они не догадались, что я тоже тут, внизу, караулю, прислонившись к лестничной балке. Хлоя курит, медленно, машинально выдыхая кудрявый дым. «Когда она говорит по телефону, то всегда. Обычно, приходя домой, первым делом она… у нее была одна странность…» – обо всем этом я на самом деле даже понятия не имею, но хотел бы знать все о ней. С болезненным любопытством я выяснял эти вещи, тайком, так, что она вообще не догадывалась о моем существовании. Наверное, я и есть трус, ведь боюсь даже подойти к ней и заговорить, попросить сигарету, в конце концов. Но я чувствую, что должен это сделать – заглянуть в ее глаза, чтобы быть готовым встретить то, что ее ждет, может быть, завтра, может быть, через несколько минут. Возможно, то, что я следил за ней, но не приближался настолько, чтобы она заметила меня и невольно запомнила, было не очень честно по отношению к ней. Вдруг ей тоже любопытно было бы узнать обо мне всякие мелочи, которые знают друг о друге только друзья. Например, почему я никогда на ночь не выключаю в своей комнате свет, и в конце коридора тоже оставляю горящим ночник. Или почему у меня каждая комната запирается на ключ, точно они все принадлежат разным людям, хотя все ключи хранятся только у меня? Они лежат в ящике из-под кубинского сахара, даже это я мог бы рассказать тебе, милая. Но с чего бы вдруг это тебя заинтересовало? Ведь девушек вроде тебя не привлекает глупая Синяя Борода. И потом, нужно еще поискать двух людей, настолько разных, как мы с тобой. Такие как ты спят до обеда, медленно возвращаясь к жизни после ночи, каждая из которых перетекает в вечеринку, лениво ходят по квартире в шортах и тапочках, с растрепанной головой, нашаривают на полке пачку сигарет и, не завтракая, курят, бесстрастно поглядывая в окно или высунувшись из окна утлой лодки-лоджии. А в ответ на них пялятся бесконечные копии их домов, гигантских неровно расставленных свечей неведомого торта. И поэтому, если присмотреться повнимательнее, отвлечься от острого кончика сигареты (указывающей, по поверью, что тебя кто-то любит), и не щурить глаз, когда туда норовит влететь непрошенная пепельная мушка, обязательно заметишь в окне напротив еще одну надутую сову, приходящую в себя после ночного вылета в город. Так вот, когда ты только приходишь в себя, я уже шесть часов на ногах, принимаю продукты для утренней смены, замешиваю опару, когда за окном вместо неба все еще плоская чёрная доска. Потом – небольшой перерыв, можно выпить кофе, сидя на скамейке между стеллажами в кладовке, маленькой подвальной комнате без окон, но я почти всегда иду с ним в свою рабочую комнату, потому что она одна из самых светлых в доме. Когда оконное стекло словно заливает жирными синими чёрнилами, после многих часов замешивания, выстаивания и сажания хлеба в печь, я сажусь, наконец, на табуретку (руки звенят от усталости), и понимаю, что можно собираться домой. Сегодня я сбегу немного раньше, потому что мне нужно снова непременно увидеть тебя, а если вдруг ты не придешь на свое обычное место, то найти.