Когда я рассказываю историю своей жизни, мне не верят. Когда говорю о своих снах, меня считают сумасшедшим. Честно говоря, я и сам не всегда понимаю, где сон, а где явь.
Как сказал этот русский парень? «Сделай все возможное, чтобы загладить вину, и стойко прими последствия». Откуда он знает, что надо делать? Наверное, знает, если его слова засели в мою голову. Он хороший человек. Хотел бы я иметь такого друга.
До сих пор не верю, что решился на это – после стольких лет встретиться с любовью всей моей жизни. Как она выглядит? Такая же миниатюрная? Или располнела? Ей сейчас должно быть около пятидесяти. Почему она сразу не бросила трубку, услышав мой голос?
Я рад, что вернулся на юг Франции. Снова купил дом. Очень выгодная была сделка, кстати. Теперь живу в другой деревне, в соседнем департаменте. Слишком тяжелые воспоминания связаны с прежним местом. С тех пор, как уехал оттуда год назад, ни разу не возвращался. Не могу.
Год вынужденной жизни в Лондоне меня измотал. Надоел сырой климат. Да еще суд – ужасная нервотрепка. Мог ли я подумать, что придется изображать бедного пенсионера? Жить в жалкой конуре, которую предоставила социальная служба. И все ради того, чтобы три алчные фурии не добрались до моего капитала. Они предали меня – из-за денег. И жена, и, что самое печальное, обе дочери. Но теперь этот кошмар позади. Что дальше? Увидим. Надо принять последствия…
Кажется, приехал. Вон дом с вывеской. Фасад не слишком ухоженный.
Стоп! При чем здесь фасад?! Сейчас я увижу ее! А она увидит меня. Как-то неловко… Столько лет…
Вот звонок. Как начать разговор?
– Бонжур! Входи, пожалуйста, Эдвард.
У порога соседнего дома, буквально в нескольких шагах от Никиты, остановилась пара прилично одетых пенсионеров. Границ личной территории они не нарушали, но откровенно наблюдали за тем, как он достал из дорожной сумки большой ключ и принялся возиться с замком.
– Бонжур, мадам, месье! – радостная интонация не слишком ему удалась.
Мужчина и женщина слаженным хором пропели:
– Бо-онжу-у-р!
Входная дверь была неровная, из толстых дубовых досок, со старинным замком и прорезью для почты в железной оправе. В этот раз Никита впервые отпирал ее самостоятельно – под пристальными взглядами соседей у него это получалось плохо. «Шли бы вы домой, мадам, – раздраженно подумал он. – Вместе с месье».
Ключ неожиданно повернулся. Клацнул замок, по-стариковски заскрипели ржавые петли. Никита кивнул соседям, подхватил чемодан и сделал шаг в прохладную прихожую. Полуоткрытая дверь слева вела в кухню. Повинуясь житейской привычке, сюда он и вошел первым делом.
Ставни были закрыты, его встретил полумрак, а еще – удивительный запах. Большой дом перед продажей тщательно отмыли, однако в кухне пахло так вкусно, будто здесь недавно пекли что-то сдобное. Никита бросил вещи у входа и включил свет.
Он никогда не выбрал бы эти грубые, темные фасады для шкафов и полок. Мелкую керамическую плитку вместо монолитной столешницы посчитал бы непрактичным решением. И такой неуклюжий стол он тоже ни за что не купил бы. Тем не менее приходилось признать, что ничего более уместного для старинного дома нельзя было придумать.
Никита присел на край добротного тяжелого стула. Мысли, которые он отгонял в дороге, налетели и накрыли его с головой.