Мания величия
1933 год:
– Я снял фильм, написал книгу, сочинил симфонию.
– Да, мы уже просмотрели, прочитали, прослушали ваши опусы. На союзе кинематографистов, писателей, композиторов мы решим, что с вами сделать.
И сделали: запретили, выгнали, посадили.
По прошествии шестидесяти лет – восстановили, реабилитировали, поставили памятник.
2013 год:
– Я снял фильм, написал книгу, сочинил симфонию
– Какой ты молодец!
– Вы еще не просмотрели?
– (икают)
– Вы еще не читали?
– (зевают)
– Не слушали?
– (засыпают)
– может, скажете пару слов?
– (очнувшись от нестерпимой наглости) да у тебя, дружище, мания величия!!!
Умопомрачительные игры в бисер
90-е годы в России – самый странный, непонятно откуда появившийся и из чего воплотившийся период в жизни Вселенной со времен первых людей, однажды переселившихся из райских садов в промзоны и угольные шахты. Здесь они построили себе площадки для игр в виде гигантских песочниц и, несмотря на вынужденные миграции и определенный жизненный дискомфорт, не переставали играть в детские игры и получать от этого далеко не детские наслаждения.
Самыми распространенными в эти годы были – прятки и догонялки. Люди прятались друг от друга, носились как угорелые, пытались быть незамеченными, первыми прибежать в зону, откуда начиналась игра и застучать водящего, опередив его на каких-то пол – шага. Но мало кто добегал, в основном спотыкались, были замеченными, застуканными и застреленными.
Еще одна распространенная игра тогда была – жмурки. В нее играли все без исключения, но завязывать глаза было не надо, а просто чуть-чуть их прикрыть. Играющие, выставив руки, пытались найти хоть какую-то опору или нащупать одушевленный объект, но все было тщетно. Открыв глаза и протрезвев от иллюзорности перспектив, они находили себя в песках Каракумы, и все превращалось в полную бессмыслицу.
Одна из наиболее популярных среди псевдоинтеллигентов в те годы была игра в риторику. Там не нужно было ни в кого целиться или кого-то преследовать. Тем более, что в нее можно было играть, не выходя из дома. В то время я встречал у себя на кухне армаду местных интеллектуалов. Люди приходили – уходили, потом прибывали новые. Этот поток был неиссякаем, и я мало кого запоминал по именам. Все постоянно о чем-то говорили, спорили, друг друга разоблачали. Темы были далекие от моего понимания, но я старался хоть что-нибудь уразуметь. Вокруг меня крутился вихрем мир из людей переломанных, убогих, душевно неизлечимых, гениальных и даже довольно неплохих. И куда бы в своей квартире ни пошел, и где бы случайно ни оказался, все время натыкался на человека с выдающимися способностями к математике, литературе, изобразительному искусству, самоуничижению, философскому мазохизму и, в то же самое время, возвеличиванию себя до крайних пределов возможного.
Странность данного периода усугублялась тем, что это время совпало с поиском моего внутреннего (да и внешнего, отчасти) я. Это заняло всего лишь два года, с 1990 по 1992. Но именно этот временной отрезок, который не принес чего-то ощутимого и важного с точки зрения духовных озарений и истинного постижения жизни, отпечатался в сознании, как своеобразное пробуждение от чего-то шаблонного и вяло протекающего.