⇚ На страницу книги

Читать Сплетение

Шрифт

Интервал

Laetitia Colombani

La Tresse

* * *

Посвящается Оливии и отважным женщинам

Коса – несколько прядей волос (или несколько волокон), сплетенных вместе.

«…Симона, в чаще твоих волос кроется великая тайна».
Реми де Гурмон

«Свободная женщина – прямая противоположность женщины легкого поведения».
Симона де Бовуар

Пролог

Всегда в начале – робкий танец пальцев

И дрожкий трепет первого стежка.

Хотя уже не раз вправляла в пяльца

Холстину новую рука.

По хлопку вышивать – для долгой жизни.

Цвета сгорят, останется сюжет.

По шелку вышивать – шелка капризней,

Доверия к шелкам в народе нет.

Но что бы ни взяла для дела мастерица,

Ее закон – не торопиться.

А можно мойрой стать: плести веревку.

Три нитки из мотка, за разом раз.

Спокойно, механически, неловко…

Люблю плести и наблюдать вполглаза,

Как эти нити связывают нас.

Нет в пальцах музыки, но есть немой балет.

Я в нем один – танцор, и я же – зритель.

Часами можно выводить на свет

Таинственные чьих-то судеб нити.

И, завязав последний узелок,

Себя чужой судьбе отдать в залог[1].

Смита

Деревня Бадлапур, штат Уттар-Прадеш, Индия

Смита просыпается со странным чувством: в животе у нее словно трепещет крылышками бабочка, предвещая что-то очень важное и приятное. Сегодняшний день она запомнит на всю жизнь. Сегодня ее дочка пойдет в школу.

Сама Смита в школе не была ни разу. Здесь, в Бадлапуре, такие, как она, в школу не ходят. Смита – неприкасаемая, далит[2]. Она из тех, кого Ганди называл детьми Господа. Вне касты, вне системы, вне чего бы то ни было. Она принадлежит к совершенно особому виду людей – нечистым, которым не место среди остальных, к недостойным отбросам, которых держат в стороне от всех, как отделяют от плевел добрые зерна. Их миллионы, таких как Смита, живущих за пределами деревень, вне общества, на периферии человечества.

Каждое утро – одно и то же. Будто заезженная пластинка, без конца повторяющая какую-то адскую мелодию. Смита просыпается в лачуге, служащей ей жилищем, неподалеку от возделываемых джатами[3] полей. Она моет лицо и ноги водой, принесенной накануне из колодца, которым им дозволено пользоваться. Упаси боже притронуться к другому – тому, что расположен ближе и удобнее: он предназначен для высших каст. Некоторые и за меньший проступок лишались жизни. Она собирается, причесывает Лалиту, целует Нагараджана. Затем берет тростниковую корзину, ту самую, которая принадлежала ее матери и от одного взгляда на которую тошнота подкатывает к горлу. Пропитанную стойкой, крепкой, неистребимой вонью, корзину, которую она носит дни напролет, как свой крест. Эта корзина – постыдная ноша – ее вечная мука. Проклятие. Кара. Что-то такое она, должно быть, совершила в одной из прежних жизней, и теперь ей приходится расплачиваться, искупать это «что-то». В конце концов, эта жизнь имеет не больше значения, чем предыдущие или последующие, это просто жизнь, одна из многих, говорила мать. Да, именно, такова ее жизнь.

Такова ее дхарма[4], ее долг, ее место в этом мире. Ремесло, передающееся из поколения в поколение, от матери к дочери. По-английски ее профессия называется