Читать Побочный эффект

Птица летела неправильно. Это заметно даже с такого жуткого похмелья, закономерно догнавшего меня сегодняшним утром. Лёжа на кровати, которую ненавидел вот уже четвертый год, я пытался сфокусировать зрение на переплете окна. Смотреть на трещины в потолке не очень-то и хотелось. Изученные вдоль и поперек за все это время, они плыли перед глазами при каждом движении головы.

Конечно, я не великий специалист по различению степени похмелья, но, кажется, убиваемый алкоголем мозг сегодня посетило одно из самых выдающихся. Элитное такое. Очаровательное, как Сюзи. Сука.

Еще раз перебрал в памяти события прошлого дня, почему-то уже без горечи вспоминая ранее утро и Сюзан, целующуюся с каким-то малорослым мексиканцем в машине, которая привезла ее к моему дому. Это был верх наглости. Да, тогда меня охватил приступ гнева, не отрицаю. Но хорошо, что я все-таки ее не ударил. А хотелось, ой, как хотелось. Она бы меня засудила.

Зато, видели бы вы лицо Сюзанн, когда в результате долгих звонков в дверь перед ней на крыльцо шлепнулись три ее платья, две ночные пижамы и зубная щетка. Петунью, росшую в большом вазоне на крыльце, конечно же, жалко. Поломало коробкой с плюшевыми игрушками, но несильно так, точно, выживет. По крайней мере, мне с балкона было незаметно сильных повреждений. А вот позволить жить в моем бунгало зубной щетке, чья хозяйка только что целовалась с каким-то мексиканцем, я уже не мог.

У меня фобия, наверное, но во время учебы в институте в нашей группе был один парень мексиканец. Маленький, вертлявый и улыбчивый. Всем бы хорош парнишка, да вот зубы у него были очень гнилые. С тех пор я почему-то подспудно считаю, что у всех мексиканцев плохие зубы. Несправедливо. Нетолерантно. Понимаю. Тем более, понимаю, что их наркобароны могут себе хоть бриллиантовые зубы вставить. Но сделать с собой ничего не могу. А вчера Сью целовалась с таким же мексиканцем за несколько секунд до того, как решила войти в мой дом! Неужели после такого можно оставить ее зубную щетку?

Я шевельнул головой, зачем-то прорисовавшей в мыслях события прошедшего дня, и понял, что вспоминаю совсем не о том, о чем надо. Окружающая комната накренилась, Любимые трещинки на потолке, так удачно складывающиеся в очертания летящей птицы, потеряли четкость, расплылись, а тупая, откровенная и всепроникающая боль пронзила виски с такой силою, что стало жаль алкоголиков, ежевечерне накачивающихся в барах национального парка отдыха. Птица на потолке расплылась. Птица, летящая в светлом проёме окна – не шевельнулась. Наверное, я сам в бар вчера вечером пошел зря. Шевельнув плечами, понял, что кровать все-таки ненавижу больше, чем Сюзанн. Пить нужно меньше.

Попробовал подняться и вдруг обнаружил, что чувствую себя не на тридцать четыре года от роду, а как минимум на сто двадцать. Болело все. И этот отвратительный звук шелестящей бумаги. Откуда он? Надо ж было так нажраться… Русскую водку запивать мексиканской текилой. И абсентом. Вспомнил! Точно, вспомнил! В баре нашего городка заправляет Василь. А он русский. Причем, не просто русский, а выросший в Сибири. Не знаю, как у него в отношениях с медведями, но с клиентами он обращается просто очаровательно. С добрейшей желтозубой русской улыбкой и рюмкой за счет заведения. Это, я вам скажу, работает куда круче, чем объявление о скидке в девяносто процентов. И беда в том, что вчера я этой уловкой и воспользовался. Потому что Сюзанну вчера вечером возле моих дверей целовал мексиканец. Потому что я одинок вот уже почти четыре года, и хочется, чтобы рядом был кто-то понимающий меня. А ближе всего сейчас – вот эта птица из трещинок в старом, покрашенном белой краской, потолке.