Девочка крепко спала в своем уютном гнездышке из фланелевого постельного белья и видела сладкие сны о том, что доступно лишь немногим избранным. Однако ее разбудили задолго до рассвета, и все вокруг суетились, как на пожаре.
– Идем.
Голос матери звал из спальни, освещенной лишь тусклыми фонарями. Их держали слуги, стоявшие возле двери.
– Быстрее, Сори. Ты должна это видеть.
Но девочка и так уже разглядела за фигурным окном далекое зарево, вмиг развеявшее ночные грезы. Холодный каменный пол под босыми ногами окончательно убедил ее, что это не сон. Не успела Сори подойти к оконному витражу с изображением фамильного герба, как мать набросила ей на плечи плащ с бобровой подстежкой и потащила к двери.
– Я сказала: быстрее.
Рука матери дрожала, и это напугало девочку даже сильнее, чем сверкающий панцирь, надетый поверх вышитой золотом ночной рубашки. Рука леди Шелс всегда была тверда, точно клинок, который она носила на поясе с тех пор, как начались разговоры о волнениях на ее землях, до недавнего времени мирных и спокойных.
Материнские пальцы нетерпеливо сжали плечо девочки, когда та повернулась к туалетному столику.
– Подожди. Нужно взять Лунные Чары.
Леди Шелс задумалась на миг, а затем отпустила Сори. Девочка забрала свой меч, вернулась и разглядела в полутьме улыбку матери, такую же яркую, как ее золоченые доспехи. Сори прекрасно понимала, что сейчас не время для расспросов. Из коридоров замка и внутреннего двора доносился тревожный шум. Неужто и впрямь нападение? Когда девочка с матерью добрались до винтовой лестницы, ведущей в отцовскую обсерваторию, леди Шелс остановилась и обернулась к служанкам.
– Соберите свои вещи, но только то, что сможете унести. И не забудьте вместе со шляпками прихватить оружие. Можете даже заглянуть в мои комнаты и взять все, что понравится, из одежды и драгоценностей. Не задерживайтесь там и со всех ног бегите к южным воротам. Безопасней держаться по двое, по трое, но не всем вместе и не поодиночке.
Тритесса, которая заплетала Сори косы с тех пор, как девочка себя помнила, тут же ударилась в слезы, а Хальфакса, перехватив взгляд хозяйки, решительно затрясла почти лысой головой:
– Нет, миледи, мы не оставим этот дом, когда…
– Делайте, что говорю! – оборвала ее мать непререкаемым тоном, каким до сих пор обращалась только к собственным детям. – Надо было отпустить вас раньше. Уходите, не заставляйте меня еще сильнее чувствовать вину. К рассвету они будут здесь. Вы больше ничем не можете помочь.