«О гадком утенке сложили сказку. Подрос, окреп и стал прекрасным лебедем. А что делать птице Феникс, которой, для того чтобы подрасти и полететь, надо сначала сгореть?!»
Так думала невзрачная серая птица, чем-то похожая на утку, только чуть крупнее остальных.
– Опять разговариваешь с собой! Учти, эти разговоры до добра не доведут. Поверь мне, я-то знаю! – сказал селезень, проживавший здесь же на озере и все время любовавшийся на свое отражение в воде.
Надо отдать должное – было чем любоваться. Он был чуть светлее всех остальных уток. Каждое перышко отливало золотым цветом. От этого казалось, что он сам находится в каком-то светящемся ореоле, переливаясь на солнце всеми цветами радуги.
– Да и что здесь особенного? – громко рассуждал он, чтобы все его слышали.
– Вот я, например, перед перелетом за границу, в теплые страны, всегда, можно сказать, умираю от страха. А когда прилетаю, оживаю и не могу нарадоваться, что жив. Но разве можно так жить, как ты? Это же просто неприлично! Все время о чем-то думать? Рассуждать? Мы птицы, а значит, рождены для полета, а не для думания! – сказал селезень, гордо вскинув голову, отчего его клюв, казалось, сейчас достанет до неба. И, довольный собою, пошел дальше.
– Да! Да, конечно! Вы совершенно правы, – сказала птица Феникс и поплыла дальше по кромке прибрежной воды, как можно быстрее перебирая лапками.
– Моя правда всем глаза колет! – возмутился селезень, перелетая на другой берег к гусыням, которые с большим нетерпением его ждали, беспокоясь, куда он мог так надолго пропасть.
А птице Феникс стало как-то не по себе.
– Чирк! – и как будто что-то вспыхнуло в бедной птице. Решила хоть как-то успокоиться и потушить эту невесть откуда взявшуюся боль или непрошенную искру, невольно вспыхнувшую внутри, разжигающую в сердце предчувствие надвигающегося события, которое уже невозможно исправить. И Феникс постаралась уйти оттуда. Как обычно, стараясь не привлекать к себе внимания.
Озеро было не очень большим. По краям заросло тиной и желтыми кувшинками. Деревья, казалось, нависли над гладью, касаясь своими длинными ветками водоема, образуя разные пещеры, в которых жили другие обитатели этого леса.
– Не слушай его. Этот глупый селезень считает себя самой умной птицей и не хочет учиться у меня. Это только я смогу привести его к настоящему знанию! Это только благодаря мне любой сможет познать и узнать истину! Обращаюсь к тебе потому, что ты птица неглупая, особенная. Я это чувствую. И только ты сможешь меня оценить и понять.
Голос раздавался из глубины пещеры, выстроенной на берегу. Немного нехотя и боясь повредить своим лапкам, вышел Лис. Он зажмурился от яркого солнца, потянулся, разгладил свою пушистую шерсть, заискрившуюся на свету так, как будто зажгли сто маленьких факелов. Феникс невольно зажмурилась.
– Истина? Это как? – заинтересованно спросила она. С надеждой, что невольная искра внутри погаснет, а может, и вообще исчезнет.
– Все очень просто. Истина в том, чтобы чувства и эмоции не мешали нам знать и хотеть. Вот ты, что ты сейчас хочешь? – И лис лег на берег, подперев лапкой свою голову, обмахиваясь своим пышным хвостом как опахалом. Этот с виду легкий вопрос птицу Феникс немного поставил в тупик.