Папой быть трудно. И созвучие с известным романом Стругацких тут отнюдь не случайное: ведь папа для детей тоже в известном смысле божество. В их глазах он всемогущ и всеведущ, он все знает и все умеет, он карает и милует, он закрывает собой от бед и грозно спрашивает с провинившихся. Вопрос лишь в том, каким богом ты станешь для своих детей.
А вариантов тут как минимум три. Папа может быть для ребенка добрым божеством, несущим мир, радость и веру в добро. Может стать грозным демоном, оставляющим в детской душе целый набор страхов, комплексов и травм на всю жизнь. А может оказаться и «божеством спящим», чем-то вроде индуистского Брамы, когда папа у детей вроде бы есть, но его как бы и нет, поскольку он целиком погружен в свое бесконечно-глубокое и безмерносодержательное личное бытие.
Два последних варианта не требуют особых усилий. Но вот быть добрым папой действительно трудно. Уже потому хотя бы, что для этого нужно перестать быть злым и ленивым.
В моей папской жизни все эти три ипостаси оказались переплетены в причудливый узор. Где-то хуже, где-то лучше, с ошибками и потерями осваивал я эту сложную науку – быть папой. Какие-то ошибки удалось исправить, какие-то потери оказались невосполнимыми. И конечно же я сделал для себя несколько важных выводов. Возможно, кому-то они покажутся банальными, но это не беда – чем дольше живу, тем больше убеждаюсь: все важные вещи в этой жизни банальны. Дети мои уже выросли, и выводы эти – своего рода подведение итогов моего отцовства.
Смолоду я очень хотел стать профессиональным музыкантом. Неплохо освоил гитару, сочинял музыку, играл в нескольких группах. Вся моя жизнь была заполнена музыкой, все ценности соотносились только с ней, и других смыслов для меня тогда не существовало. Потом я женился, у нас с женой один за другим родились трое мальчишек, а вслед за ними – долгожданная дочка. Времена были непростые, ремеслом музыканта зарабатывать на жизнь тогда было трудно, и я ушел трудиться на стройку, каменщиком. А музыку решил оставить. Чтобы ничего не напоминало о былой любви, продал все свои гитары, пластинки и целиком погрузился в новую для меня роль – мужа, отца и кормильца. Но в глубине души продолжал ощущать себя талантливым музыкантом, наступившим на горло своей песне ради семьи и детей.
Прошло несколько лет. Однажды я приехал в гости к своему другу, с которым когда-то вместе играли, сочиняли, мечтали об успехе. Друг, в отличие от меня, продолжал музицировать, у него уже была своя студия, он творил, записывал альбомы, выступал с концертами. А я все это время штабелевал обледенелый кирпич на морозе, таскал ведрами цементный раствор на пятый этаж, слушал завывания двигателя башенного крана и матерщину бывалых строителей, учился вести кладку…
И конечно же я ему завидовал. В нем я словно бы видел свою несостоявшуюся судьбу – ту, от которой отказался, уйдя работать на стройку.
Друг поставил мне свой очередной альбом. Это была именно та музыка, которую мы когда-то собирались записывать вместе. И так мне стало грустно, так стало жалко себя, что я сказал:
– Какой же ты молодец! После тебя останутся твои песни, произведения. А после меня лишь груды кирпича, которым я придавал форму.