Рассказ первый
Утром тёплого августовского понедельника деревенские бабы встречаются у колодца. Перебивая друг друга, спешат рассказать скопившиеся новости. Хотя торопиться им, собственно, пока некуда: скотину и мужиков уже проводили, одних на пастбище, других на работу, а теперь баста – законный женский перекур. Громче всех дерёт горло Марья, по прозванию Ширшачиха:
– Истинную правду говорю вам, бабоньки. Утопил Витька Кузнецов свой новенький «Беларусь» в болоте за Крутой горой. Как есть утопил, даже трубы не видать. Сёдни бригадир Иван Бабанин искать утопленный «Беларусь» поедет. Сама слыхала, как он молодняк с собой зазывал – пернатых энтих друзей неразлучных – Васю Гусева и Петю Уточкина. Нырять. Вы, грит им, в подводниках служить хотите, вот и привыкайте под водой обитать.
– Куда нырять? Никогда слыхом не слыхивала, чтобы в болото люди за трактором ныряли. Марья, ты часом не рехнулась? Да и сроду никаких болот за Крутой горой не бывало, – возражает ей бабка Верша. – Мы в войну там косили, сено ставили… Плёса большие были, спору нет, тёмные, смотреть в них страшно. Подле бережку купались всё же, труху сенную да пыль смывали… А болот возля нашего Дуракова отродясь не бывало. Без комарья вольно спокон веков деревня живёт.
– Ну, а сам Витька-то Кузнецов игде? – не утерпев, подгоняет соседку Дарья Супруниха.
– Дак в вытрезвитель загремел, ещё вчерась свезли. В этом, как его… в Афгане-то, говорят, Витьку шибко контузило, когда долг воинский отдавал, а тут ещё и напился. Бабы рассказывали, что ругался он страшно, с топором на всех кидался, вот и свезли.
Марья ужасается собственной выдумке про топор и вытрезвитель. Хлопает руками по крутым бёдрам, хватается в страхе за цветастый головной платок. Рядом на глиняном взъёмчике валяются её коромысло и вёдра. Чуть поодаль лёгкий ветерок балуется с подсыхающим репейником, то кружа ему колючие головы, то перегибая недужные листья задом наперёд. Когда, наконец, ветерок понимает, что развеселить хворый репей ему не удастся, то с размаху плюхается в пыль рядом с развалившейся возле забора курицей. Та испуганно кудахчет. К курице ревниво спешит молодой петух с большим красным гребнем. Ветерок в мгновение ока вскакивает, со свистом бросаясь от петуха наутёк. От столь быстрого передвижения в воздухе образуется вертящийся вовнутрь небольшой кружок вихря.
Мимо проходит во всём обмундировании телятница Танька Мулютина:
– Здорово, бабоньки. За кого сегодня переживаете?
Танька смеётся. И телячий наряд – литые сапоги со старым линялым халатом не портят её яркой красоты. Танька оглядывается, весело машет им рукой, озорно напевая:
Спорят бабы у колодца,
Чей мужик быстрей сопьётся.
Молвит бледная девица:
– Мой уж спился, лёг лечиться.
Бабы молча недобрыми завистливыми глазами смотрят вослед. Когда Танька сворачивает к своему дому в Безымянный переулок, начинают и ей прополаскивать косточки.
– Говорят, с перепою только очухалась. По родине тоскует, сказывают, по Чернобылю своему. Пьёт, курит, с чужими мужиками вожжакается, и ничё ведь ей не деется. Только красивше, лахудра, стаёт, – зло судит Ширшачиха.