Лиска появилась в нашем доме к концу зимы…
Дед Никифор притащил…
Ставил он петли на зайцев, да бурчал, ломая крепкий наст: «Худые зайцы стали! Обленились, что-ли? И, зима малоснежная… И трава, из-под снега, зелёненькая топырщится… И грибов сухих вдоволь… А им – всё мало! Обленились зайцы… Обленились…»
А тут, ввалился в избу, вместе с морозным паром и… «тявкающим» мешком через плечо. Буркнул что-то, под нос, и выдал:
– Нате вам, пострелята! На баловство!
Пока дед раздевался, да разувался, ругаясь на злой морозец, и спущенные петли, внуки бросились выворачивать мешок…
Из мешка вывалилось «рыжее чудо». И, тут же, тявкая и возмущаясь, начало кусать внучат за пальцы и штанины.
Молодая лиса! Выводка, видать, весеннего. Глупая, непуганая!
– Гля-кось, Васятка! Совсем её дед зашугал! То кусается, то руки лижет…
– Ага! Балда – балдой! …Эт, с перепугу она! Да, от табачища дедова!
– Ой! Ванька! Да. На ейной шее – кровь! И лапка поранена!
– От, петли-то, на шее, – выдал Ванятка, со знанием дела, – А лапу… Лапу, видать, выкручиваясь повредила, зверушка…
Дед уселся поближе к печке, уложив на полати сырые валенки и тулуп. Долго разминал замёрзшие, и отёкшие, от долгой ходьбы ноги…
– Дед!
– Что вам ещё?
– Дед! А ноги у тебя – как лапы у гуся! Красные!!!
– Тьфу, на вас, бесенята!!!!!
Внуки покатились со смеху, а дед, ругнувшись в бороду, закурил. Бедный лисёнок шарахнулся под кровать. Но Васька и Ванька не дали ему там найти убежище. Вытащили, стали раны рассматривать и «лекарские принадлежности» искать.
* * *
Назвали найдёныша «Лиской»… Лизаветой не стали величать – всё ж, человечье имя!
Лиска привыкла к людям… Перестала шарахаться от громких звуков, дедова табака и ребячьих шалостей…
Веселилась и играла с малышнёй, как домашняя кошка…
Они ей тряпочку на жгут привяжут, и носятся по избе, как оглашенные. А она, глупая, за ними. Всю пыль в доме подымут! Никакого порядка!
Дед Никифор побурчит-побурчит, да перестанет, глядючи на внуковы забавы…
* * *
К середине марта с крыш свисли полуметровые сосульки… Солнышко грело так, что у Ванятки и Васьки ранние конопушки высыпали на носу и щеках…
Воробьи, с раннего утра и до заката, галдели под стрехами и купались в лужицах, которые выбивали сосулечные слёзы в чернеющем снегу…
А Лиска… Лиска приболела… Перестала играть с мальчишками, не бросалась на еду в привычной миске. Лежала у печи, уставившись на дверь, и ничто её не радовало.
– Так, ребятки! Хватит! Лиске на волю пора!
– Это, как же, деда? А, как же, мы?! С кем мы будем играть?! – возмутились внуки.
– А. вот так! Вам дом – изба, а лисёнку – лес! Не переживайте! Лиска будет к вам в гости приходить!
– Деда! Правда? Правда, будет приходить?! – всхлипывали мальчишки, размазывая горькие слёзы по конопатым щекам.
* * *
Рано утром, пока внучата дружно сопели носами на русской печи, Никифор вынес Лиску в лес. Не в мешке нёс, а на руках…
Опустил её на проталинку тёпленькую, и шепнул вслед: