Золотая и горькая эмиграция
Итак, книга об эмиграции. Сначала определение из Энциклопедического словаря 1955 года:
«Эмиграция, вынужденное или добровольное перемещение населения из своего отечества в др. страну по политич., экономич., религиозным и пр. причинам. В эпоху капитализма Э. обусловливается гл. обр. наличием армии безработных и полубезработных, различиями в уровне зарплаты в отдельных странах и т. д.».
Коротко и научно. А в период социализма? Или до него, в огненную пучину революции? Об этом ни слова, как будто тогда люди не бежали сами из России из-за боязни смерти и репрессий или, как позднее, их насильно не депортировали из страны. Хочешь или не хочешь? Вон из СССР в объятия чужой бабы Эмиграции… Эх, лукавые советские энциклопедии. Власть не хотела педалировать вопрос об эмиграции. Игнорировала ее. А после революции шла гражданская братоубийственная война, и Маяковский похвалялся:
Серые шлемы с красной звездой
Белой ораве крикнули: стой!
Били Деникина, били Махно, —
Так же любого с дороги смахнем…
И били, и убивали «белую ораву», белую гвардию. И слово «белогвардеец» означало одно понятие: чужой человек, враг…
Хрустнул, проломанный, Крыма хребет.
Красная крепла в громе побед…
Все тот же Владимир Владимирович.
А белые, спасаясь от смерти, садились на корабли и плыли в неизвестную даль, на чужбину. Уезжали, уплывали их жены, дети, близкие… И все они стали эмигрантами в разных чужих странах. Сколько их было? Точно неизвестно. По некоторым подсчетам, более 2 миллионов подданных России покинули родину после революции 1917 года. Так называемая первая волна эмиграции. А за ней вторая, третья…
Откроем Большую книгу афоризмов (2000):
– Эмиграция – это похороны, после которых жизнь продолжается дальше (Тадеуш Котарбиньский, польский философ).
– Нельзя унести родину на подошвах своих сапог (Жорж Дантон перед арестом, в ответ на предложение бежать из Франции).
– Можно убежать из отечества, но нельзя убежать от самого себя (Гораций, римский поэт до н. э.).
– Эмиграция – капля крови нации, взятая на анализ (Мария Розанова, жена Андрея Синявского, эмигрантка).
После афоризмов просится, нет, громко стучится хрестоматийная «Тоска по родине» Марины Цветаевой:
Тоска по родине! Давно
Разоблаченная морока!
Мне совершенно всё равно —
Где совершенно одинокой
Быть, по каким камням домой
Брести с кошелкою базарной
В дом, и не знающий, что – мой,
Как госпиталь или казарма…
…Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё – равно, и всё – едино.
Но если по дороге – куст
Встает, особенно – рябина…
Всё это так и всё так немного литературно. А сама жизнь всегда грубее и страшнее. И обыденнее. Достаточно открыть воспоминания Георгия Иванова «Петербургские зимы»: как жили в России, и что толкнуло некоторых решиться на эмиграцию. Вот первые две страницы Георгия Иванова о том времени:
«Говорят, тонущий в последнюю минуту забывает страх, перестает задыхаться. Ему вдруг становится легко, свободно, блаженно. И, теряя сознание, он идет на дно, улыбаясь.
К 1920 году Петербург тонул уже блаженно.
Голода боялись, пока он не установился “всерьез и надолго”. Тогда его перестали замечать. Перестали замечать и расстрелы.
– Ну, как вы дошли вчера, после балета?..