Слышал, значит, это я недавно историю одну, об ихней принцессе, не помню, как ее величают-то. Ну, так вот, это уже у нас было, а потом уже заезжему немецкому барину рассказали.
А он, конечно, все приукрасил, разных фей понапускал, но это для большего пригляду-то. А дело было простое да давешнее, мне еще бабка рассказывала.
Жила, значит, у нас, у жены уездного приказчика, который в ту пору скончался уже, девчушка небольшого росточка, еле от земли-то видно. А хохотушка, на язычок остра, в рот палец не клади – откусит. А смышленая-то была, все на лету хватала. Да вот нужда ее к разному ремеслу-то и приучила. Она и шить, и рисовать, да разные штучки из камешков научилась делать всем на радость да на забаву. Но главное, глазок у нее был острый. Там, где другой пройдет и не заметит, так она в глине аль в руде какой пальчиком ковырнет, и прыгнет ей прямо в ладонь камешек белый, блестящий, и шлифовать не надо. И любили все ее за добрый и веселый нрав, за сердце незлопамятное. Да только нечасто она веселая-то бегала. Понятное дело, в прислугах, да еще у мачехи живет, у которой своих две дочки. Не до веселья будет. Вот и бегала она к деду своему посмотреть, как он разные штучки из камней делает. А он сделает украшение и даст Степаниде поиграть. А она наденет на себя бусы и кольца и пойдет выколупываться, кривляться, ну, играть, значит, будет. То как барыня пройдет, то покажет, как дочки капризные просыпаются и спорить начинают, кому из них раньше вставать надо. Ну а деду и радость – сядет на лавочку, посмеются вдвоем, потом пойдут чайку попьют. Да и побежит Степанида в дом мыть, стирать да пыль вытирать.
***
– Ты где же энто целый день шлялась? Ась? – напустилась на нее мачеха. Стоит, покраснела вся, руки в боки. Видите ли, ей чепчик с утра забыли возле подушки положить, вот она на всех и напустилась.
Ну а Степанида возьми да и скажи:
– Да чепчик с подушки сами во сне сбросили. На полу валяется. А самовар я уже два раза ставила. А вы все спать изволите. Ну я к деду своему и забежала.
А мачеха-то не привыкла, чтоб ей перечили. Она позеленела от злости, как же так, ей кто-то что-то сказал. Она и расшумелась, раскричалась, посуду всю перебила, платье все изодрала, только тогда и успокоилась. А дочки-то ее все и подтрунивают. Очень уж они не любили Степаниду-то. Одна из сестер и говорит:
– Смотри-ка, а ей все весело, смеется над нами!
А вторая нашептывает:
– А я вчера видала, как она перед зеркалом пела и кривлялась, во!
– Что, в моем доме, – закричала мачеха – устраивать всякое фря? Я покажу вам комедию. – Схватила зеркальце и об пол его хрясь. Оно и вдребезги. А зеркальце-то не простое, барином подаренное, ювелирной работы-то. Опомнилась знать, ан уже поздно. Села рядом на пол и завыла. А дочки с двух сторон подвывают да все нашептывают:
– Это все Степанида виновата, если бы не она, не разбила бы ты этого зеркальца антикварной работы аж из чистого хрусталя.
– Ой! Маменька, второго такого и во дворце не сыскать. Да вы еще и бусы хрустальные порвали, не собрать-то уже нитку жемчужную.
– А Степаниду наказать надо. В старую штольню послать. Да привязать ее там, чтоб не убежала.