Читать Квантун
О, грёза дивная, мне сердца не тирань! —
Воспоминания о прожитом так живы.
Я на Квантун хочу, в мой милый Да-Лянь-Вань
На воды желтые Корейского залива.
Я в шлюпке жизненной разбился о бурун,
И сердце чувствует развязку роковую…
Я по тебе грущу, унылый мой Квантун,
И, Море Желтое, я по тебе тоскую!..
(Игорь Северянин, «Тоска по Квантуну», 1904, Петербург)
Пролог
В день, когда во Франции отмечали 113-ю годовщину взятия Бастилии, а в Венеции обрушилась кампанила собора Святого Марка, в Киеве решалась судьба одного молодого человека…
Влиятельный господин прошелся по просторному кабинету и не спеша, по-хозяйски, опустился в высокое дубовое кресло, однозначно говорившее о большой важности и больших амбициях. Это был приличных лет мужчина, порядочно богатый и чрезвычайно честолюбивый, давно покинувший службу, но, тем не менее, оставшийся в тесных сношениях с самыми видными государственными деятелями России современной эпохи. Нередкие встречи с первыми лицами Империи продолжительностью не отличались, однако же сановитые мужи нашего Отечества считали едва ли не своим долгом по приезде в Киев непременно посетить добродушного непотиста. Быть может, он тем располагал к себе министров и сенаторов, что, обладая широчайшими связями и, главное, властью, помогал им бескорыстно, без всякого меркантильного умыслу. При этом он всегда мог обратиться за их помощью, и они ему, как правило, не отказывали.
Нынче перед ним стоял субъект весьма незначительный: судебный следователь Бульварного участка Воскресенский. Кондратий Яковлевич (так звали Воскресенского) безуспешно пытался изобразить беспечность, что̀ не скрылось от цепкого взора влиятельного господина (будем называть его так).
– Что же вы стоите, голубчик? Присаживайтесь! – хозяин дома сделал великодушный жест рукою. На мизинце сверкнул золотой перстень с латинской литерой «G».
Судебный следователь кивнул, явив кроткую улыбку. Устраиваясь в куда менее вычурном кресле, Кондратий Яковлевич так и не решил, как построить беседу. Весьма щекотливое положение, в котором он оказался, не давало ему покоя последнюю неделю. Бессонница сменялась головной болью, а головная боль бессонницею. Нехорошие мысли навязчиво атаковали мозг, изо дня в день предпринимая очередные штурмы. Терпеть это статский советник Воскресенский более не мог. Потому и направился к своему давнему покровителю за советом, а еще лучше – за разрешением сложившегося недоразумения. Из негожего христианину суеверия выждал окончания поста, а затем и месяца.
Дружбою с ним Кондратий Яковлевич дорожил. Не каждому выпадает шанс иметь в товарищах столь значимую персону. Где-то порою даже вел себя чересчур заискивающе. Но что поделать? Такова она наша жизнь, что без фавору в ней живется весьма непросто. К тому же первая заповедь братства обязывала к неукоснительному повиновению.
А ведь дело-то, по большому счету, пустяковое…
Стало судебному следователю вдруг совестно, что такого человека обременяет своими глупыми проблемами, которые он и сам в состоянии преодолеть. Зардел весь, налился краской.
Разговор их мучительно не получался. Влиятельный господин, заметив некоторое затруднение гостя, любезно осведомился о его текущих делах, о семье, о здоровье. Воскресенский, чей чин статского советника выглядел в сём доме, по меньшей мере, неубедительно, несколько расслабился, раскрепостился. Поблагодарил за участие, коротко, без углубления в детали, поведал о каких-то бытовых мелочах, которые и для самого Кондратия Яковлевича не представляли должного интереса. Однако что-то же надо было говорить, в конце концов?