Ты бы видел её, друг мой. Дождь не пощадил ни сантиметра её одежды: кроссовки утопали в грязи, комья сырой земли налипли на подошвы и отяжеляли стройные ноги. Спортивные штаны были похожи на половую тряпку, которой уже успели протереть паркет, а её свитер… Представь, свитер, и это в середине августа! Соглашусь, что погода была скверной последние месяцы, но лето было летом и свитер носить в это время в народе не принято.
Она прибежала будто из леса. Жадно дышала, словно леший гнался за ней до самого края зелёной полосы. Волосы как водоросли налипли на её лицо, а ногти были совсем синие, будто их молотом отбили. Ни одного живого человека в округе я в тот день не видела. Да, точно говорю, дождь целый день поливал как из ведра и ни одного посетителя. Девочка не только потому мне запомнилась. Я видела её силуэт в окне, когда он напоминал лишь движущееся пятно вдалеке. Её бег был странным, на полусогнутых и с поочерёдным выбрасыванием сильных кулаков, словно она готова ударить всякого, кто посмеет встать на её пути. Скомканный комок нервов, зубы сжатые – она ещё не успела войти, а меня уже обдало этой волной маниакальности. Этой неудержимости в камуфляже тотального разрушения.
Из меня рассказчик никудышный: хотелось больше загадки, пафоса, а в итоге все карты в самом начале раскрыла. Что ты улыбаешься так снисходительно, думаешь польстить мне, лицемер никчёмный? Понимаю тебя, мой друг, я тоже улыбалась ей тогда, но так и не понимаю зачем. Скорее, это было проявление животного страха: вежливость как туманная гарантия безопасности.
В книгах много пишут об обманчивости внешности, да и мне уже не так мало лет, чтобы прикидываться, будто сей факт от меня ускользнул. Но здесь дело было другое: её тело служило лишь лоскутом чтобы прикрыть то, у чего, наверное, даже нет названия. Если бы я или, к примеру, даже ты, да кто угодно, бежал бы в такой ливень, то наверняка ввалился бы в помещение как неуклюжая курица, подрагивая и волоча свои отбитые ноги. Но эта девочка вошла, строго подняв подбородок, отчеканивая каждый шаг и, несмотря на хлюпанья её кроссовок и капли, стекающие по лицу, это зрелище отнюдь не было жалким. Она была отдельно от всей грязи, налипшей на неё. Она была больше, чем её фигура, чем её одежда, чем её имя. Мне казалось, что она больше самой жизни, что теплилась внутри меня, отчаянно стараясь привести дыхание и сердцебиение в норму.
Я как лужа киселя подобралась к ней с предложением пройти в уборную, куда я принесу ей чистые полотенца. Кротко кивнув, она пошла за мной. Забылись вдруг все повелительные наклонения, мои обычные «пройдите» или «вам стоило бы», или хотя бы «взгляните». Превратившись в услужливую каракатицу, я спросила, могу ли предложить ей свою рубашку и джинсы, которые у меня на всякий случай всегда имеются в шкафчике. Она смотрела на меня так долго и пристально, что я уже совсем и не я и вовсе не предлагаю ей что-то, а ищу дно. Бесконечно печальные глаза, будто вся горесть необъятной разумом Вселенной поселилась в её груди. Нет, мой милый, для души там нет места. Чёрная дыра, а может целых две. Разверзающаяся пустота и в то же время сверхъестественная наполненность разрывали её нутро и расходящиеся по шву ткани трещали так громко, что у всякого человека на Земле закладывало уши.