Костлявая рука Вершителя судеб, который от начала времён правит миром, качнула хрупкую колыбель[1].
Безмятежно спавший, пробудился[2].
Заворочался, но остался между грёзой и явью – не вернулся из забытья.
Смерть погладил мальчика по щеке и на лицо того словно легла траурная вуаль: и без того бледный, ребёнок стал ещё бледнее, осунулся, а под веками его растеклась чернота.
Младенец распахнул глаза и удивлённо, не ужаснувшись, воззрился на Мрачного Жнеца. Он был заинтересован, потому что не знал, кто перед ним. Но и не радовался новому знакомству из-за беспокойства, опутавшего юную невинную душу подобно тенётам. Мальчик открыл рот и сразу закрыл, не в силах закричать. Часто-часто беззвучно дыша, он заглянул в пустые глазницы черепа, ища отклика.
– Не бойся, – сказал ему Смерть мысленно. – Я здесь этой ночью, чтобы рассказать тебе о будущем, прошлом и том, что могло бы случиться…
Рина Шашорина
Обжегшееся дитя
Тихая ночь сменяла шумный вечер медленно, почти с неохотой. Ветер свистел и шелестел листьями старых вязов, гнал их, как пастуший пёс – овец на пастбище, и они разлетались, становясь непрошеными гостями на газонах и карнизах домов. Вся улица была усыпана ими. Слабый свет от включившегося фонаря пробрался сквозь старые, выцветшие, когда-то золотые шторы. Он падал на журнальный столик с газетами и письмами, красный диван, укрытый вязаным пледом и на кресло, с покоившимся на нём телом.
Женщина с бледным и замученным лицом, встала с кресла и направилась, скользя вдоль стены, как тень, к выключателю. В свете люминесцентной лампы она выглядела еще более уставшей, чем в полумраке. Стало отчетливо видно каждую морщинку на ее вымученном лице. Короткие волосы спутались, халат свесился с одного плеча, приоткрыв тусклое черное платье в пол.
Часы пробили десять раз. Это значит, что скоро к ней придет старый друг семьи. Тяжело вздохнув, она взяла с тумбочки под выключателем телефон, и села на диван, беспардонно сбросив с него плед и укутав им ноги. С минуту она сидела, сжав его в руке, и с закрытыми глазами перебирая варианты, что сказать и возможные ответы на них. Палец протяжно двигался по круглому циферблату, делая то почти полный круг, то совсем короткий. Раздались гудки. Каждый раз, когда раздражающий писк затихал, в зале нависала давящая пустота и все окружающие звуки становились сильнее и отчетливее. Стрелки старинных часов размеренно тикали, чеканя скорбный ритм. Ветер скребся в окно. Половицы второго этажа старого дома скрипели, подхватывая заунылый мотив. Пока снова не раздавался протяжный гудок. А потом всё повторялось. Пока из трубки не раздался женский голос, и тревожные голоса не начали свой пляс.
Спустя примерно десять минут раздался гулкий стук в дверь. Женщина поднялась с дивана, чтобы открыть, но та распахнулась сама.
– Силис! Как ты, дорогуша? – за раскрывшейся дверью возникла женщина лет сорока на вид. Она поставила на диван, неподалеку от двери, переносную люльку с сопящим свертком, и бросилась обнимать женщину, скованную собственными руками и мыслями.
– Все в порядке, Мэйди, – сказала она. И тихо, почти про себя, закончила, – Насколько может быть…
– Ну да, ну да, – ответила Мэйди. Не совсем понятно, слышала ли она конец фразы, или вовсе не слушала, но судорожно закачала головой, при этом не забывая поохивать.