Читать Между ножом и овном. Ливанская война. Лето 1982
אפרום באוף
© Эфраим Баух, 2018
Третьего июня в Лондоне арабские террористы тяжело ранят посла Израиля Аргова.
В полдень безоблачно замершее небо над Тель-Авивом сотрясает гул невидимых самолетов, летящих на север. Все приросли к экранам телевизоров: взлетают в воздух склады с оружием и боеприпасами вместе с бетонными обломками трибун бейрутского стадиона, под которыми они хранились; террористы беспрерывно обстреливают из орудий северные поселения. Дети убежищ бодро скалят зубы в телекамеру, в их вымученных улыбках – испуг и вызов; дети убежищ на ивритский лад произносят певуче-русское, ласково-девичье имя "Катюша", начиненное как матрешка не семью, а бесчисленными ликами смерти. Страх новым своим генетическим проявлением – запахом сырых подземелий – пронизывает насквозь, мгновенно соединяя их детство с моим, замыкая кольцом боли еще один круг повествования.
Думаю о тебе, сын.
Пять раз в этом году, после переброски на север, вы стояли у ворот Ливана. На сей раз, кажется, не пронесет.
Убегаю к морю.
Замерло цельным голубовато-клейким бруском. Солнце уже зашло. Пепельно накатывают субботние сумерки. Вздрагиваю: на огромном замшелом камне, по макушку покрываемом водами, и потому, кажется, прямо посреди вод – стоит стул – металлический, с гнутой эллипсоидальной спинкой, обитой желтой в цветах тканью, воткнутый в расщелины камня каким-то доморощенным рыбаком, решившим обставить рыбалку посреди моря с домашним комфортом до первого шторма. Но в эти мгновения, когда, кажется, война дышит огнем в затылок, нет более апокалипсического символа надвигающегося развала мира: пустой, всеми оставленный трон, неясный осколок всплывшей баллады, он кажется моей мыслью, которую боюсь додумать до конца, мыслью, так реально, так грубо и неожиданно зафиксированной кем-то другим на стечении трех стихий – суши, воды и неба – равнодушных к четвертой – огню. О, если бы, как воздух, терпеть свысока все звериные повадки огня.
Стою в слабо набегающем прибое, на миг, отражаясь в зеркальной отмели, выскальзывающей из-под откатывающихся вод. Единственное и всеохватывающее ощущение: земля уходит из-под ног.
Еще долго кружу узкими переулками под фонарем луны, обнаруживающей тревожные признаки неподвижности, под тонкими тканями набегающих облаков, под острыми пиками кипарисов, напоминающих Крым, выхожу к расцвеченному огнями, как цирк Чинизелли, фасаду кинотеатра "Бат-Ям". У входа его, опять на обыкновенном домашнем стуле, среди звезд, огней, лун, поющих сверчков и шаркающих парочек сидит старик, проверяющий билеты, похожий на звездочета, но это не предвещает ничего хорошего. Я еще глухо посижу в какой-то невнятной аллее, я еще задержусь в собственном подъезде.
В доме тишина. Лица всех залиты слезами. Ты звонил: "Мама, не волнуйтесь. Мы входим. Все будет в порядке. Берегите себя…"
Суббота катится к этому звонку с рассвета, когда всех, кто отпущен домой, по телефону вызывают в часть. Бронетранспортеры – на грузовики, В три часа дня выезжаете на автобусах в сторону Беер-Шевы. В восемь вечера толпитесь у какого-то буфета, звоните по телефону-автомату домой; буфетчица услышала, что ты сказал, заплакала: "Будьте здоровы и живы".
Хадера в полночь: вам сообщают – всеобщая мобилизация. Телевизионные новости в полночь: змеится река Литани, вздыблена голова змеи – замок крестоносцев Бофор, зуб скалы, кратер вулкана, гнездо стервятников, око дьявола, пристально следящего за каждым твоим движением: безжалостно его жало. Новый психический феномен – страх Бофора, витающий над Галилеей.