Предисловие
Рукопись, найденная в шкафу
В любой старой квартире найдется дальний угол на антресолях, или полка в шкафу, или еще какое-нибудь забытое место, где пылятся старые журналы, газеты, письма, фотографии. Однажды, совершая большую уборку и выбрасывая ненужные вещи, хозяйка наткнется на эти хрупкие, пожелтевшие листы бумаги, сыплющие удушливой трухой при малейшем прикосновении, и нечто необъяснимое заставит ее резко умерить уборочное рвение. Минуту назад в картонную коробку для мусора безжалостно отправлялись старые «Работницы», «Правды», какие-то детские рисунки и школьные тетрадки, и вдруг рука, ухватившись за уголок тонкой газетной бумаги, на котором можно разглядеть несколько слов с твердым знаком на конце и странным окончанием «-ыя», замирает, потом осторожно достает перевязанную бумажной веревкой пачку и… на этом уборку можно считать законченной. Вернувшийся с работы муж застает свою половину сидящей на полу в коридоре перед вывернутым наизнанку шкафом, среди вороха тряпья и скомканной бумаги, читающей ветхие желтоватые листки, мелко исписанные фиолетовыми строчками с изящными росчерками. Посреди прихожей стоит ведро, в котором давно киснет тряпка, ужин не готов, растерянная голодная кошка бродит среди руин и недоверчиво косится на пылесос…
Именно так все это и выглядело, когда я решила опустошить шкафы-антресоли и, не щадя ностальгических воспоминаний, выбрасывала подшивки «Веселых картинок», первые свои изобразительные и литературные опыты и черновики папиных научных работ. Неожиданно я нашла истертый до лохмотьев кожаный портфель. Заглянув во внутрь, я обнаружила там несколько дореволюционных газет, судя по заголовкам, выпускавшихся в Одессе, письма и рукопись, обернутую двумя слоями серой бумаги. На письмах значился одесский адрес и фамилия с инициалами, принадлежащими моей прабабушке, но больше всего меня заинтересовала рукопись. Спустившись со стремянки, я уселась прямо на полу и развернула оберточную бумагу. Справившись с приступом кашля, насморка и слез, вызванного невидимым облачком бумажной пыли, я стала читать, и оторвать от этого занятия меня смог только голодный муж спустя несколько часов.
Поначалу читать было невероятно трудно, но потом непривычное написание слов, не слишком разборчивый почерк и периодическое многократное чихание уже не мешали мне следить за приключениями нормандского рыцаря сира Мишеля де Фармера, происходившими в конце двенадцатого века на территории Англии и Франции. Короткая пауза на приготовление ужина мужу и прочим домашним питомцам, пересказ уже прочитанных мною событий, противоаллергическая таблетка, – и мы уже сидим вдвоем посреди уборочной разрухи, водя пальцами по строчками и помогая друг другу читать неразборчивые слова. Квартира приняла прежний мирный вид под утро, когда загремели по соседней улице трамваи; тогда же была наконец выгуляна терпеливая и кроткая собака…
Так в нашу жизнь вошел сир Мишель и зажил самостоятельной, независимой жизнью. Порой с этим гордым и бесстрашным благородным нормандцем было очень трудно совладать…