Зима выдалась морозной, и отец Александр, собираясь к выходу, привычно накинул на голову большой пуховый платок, выданный ему супругой, уложил его концы на груди крест-на-крест и завязал на спине. Поверх платка он надел короткий полушубок, а на голову – старый треух. Батюшка был «в штатском» – по нынешним временам так оно спокойнее. Он только что совершил соборование умирающей, и сейчас ее внучка вынесла скромную лепту за труды – немного денег и большой пирог с капустой, завернутый в тряпицу. Батюшка с поклоном принял и упрятал пирог в котомку, где уже лежали, аккуратно скатанные, его церковные одежды. Выйдя на лестницу, он с трудом удержался, чтобы тут же не отломить от теплого еще пирога порядочный кусок, но укорил себя за чревоугодие и бодрой рысью побежал домой – дыхание вырывалось облачком серебристого пара, а борода с усами тут же заиндевели.
Внучка вернулась к умирающей бабке и присела рядом с кроватью, устало сложив руки. Могучий организм Агриппины Михайловны никак не желал поддаваться смерти, а ведь ей было без малого девяносто три года! Катенька вздохнула и покосилась на величественно возлежащую старуху – даже из скорбного процесса умирания та ухитрилась устроить торжественное действо. Катенька всю жизнь слегка побаивалась Агриппину Михайловну, да и неудивительно: умная и острая на язык бабушка к тому же обладала тайным даром ясновидения и прорицания, который весьма осложнял жизнь семьи. Побаивалась не она одна – собственный супруг Агриппины Михайловны иной раз в сердцах обзывал свою вторую половину «иродом Агриппой», правда удалившись на безопасное расстояние и шепотом, хотя, собственно, император Агриппа в отличие от своего деда Ирода Великого никакими особенными злодеяниями не прославился.
От большой некогда семьи ныне осталась одна Катенька – Екатерина Леонтьевна, урожденная Апраксина, по первому мужу Голутвина, а по второму – Смирнова, да ее дети – близнецы Оля и Сережа, которым совсем недавно исполнилось девять лет. Катенька принадлежала к самой захудалой ветви некогда могучего рода Апраксиных, уходившего своими корнями в глубь веков: один из Апраксиных был братом царицы Марфы, супруги царя Федора Алексеевича, другой – флигель-адъютантом Александра I. От былого величия не осталось ничего, кроме фамилии, да и та растворилась в революционном дыму: называться Смирновыми теперь было гораздо безопаснее. Муж Катеньки, Валентин Георгиевич Смирнов, в это время находился около Колонного зала в оцеплении как член народной дружины: несмотря на страшный мороз, народ уже третий день толпился в бесконечных очередях, чтобы проститься с великим вождем пролетариата.
Возвращающийся домой отец Александр торопливо прошел мимо хвоста очереди, но на углу его остановила согбенная старушка:
– Милай, за чем народ-то стоит?
– С Лениным проститься хотят.
– А он что, умер?!
– Да, скончался третьего дня.
Старушка охнула:
– Ильич наш умер! Как же мы теперь без него? Пойду, поплачу. Эх, такой человек и умирает, а нужен-то как…