Однажды на Дону во время необыкновенного заката, когда еще светло, когда ночь окончательно не вступит в свои права, но на небе забелеют звезды, на почтовую станцию одной казачьей станицы въехала карета.
Станционный смотритель посмотрел через окошко на улицу и на экипаж.
– Кого это на ночь глядя, черт принес?! – пробурчал смотритель и пошел встречать гостей.
Дверцы кареты распахнулись, и первым вышел молодой мужчина с густыми бакенбардами во фраке и цилиндре. За ним тут же показался напротив уже не молодой, но еще и не старый попутчик в сюртуке.
– Лошадей милейший, да поживей! – сказал господин, что был старше и подал подорожную.
– Свежую пару, только отпустил! – раздражительно отвечал смотритель, изучая бумагу, но вдруг рассмотрев, откуда следует карета и имя и фамилию главного пассажира добродушно улыбнулся. – Значит это и есть Пушкин?!
– Он и есть! Он самый! Так что лошади, значит будут?
– Нет, обождать все ровно придется!
– О, разбойники! – шепнул в сторону попутчик Александра Сергеевича, и громко:
– Ну а самовар?
– Это, пожалуйста, это милости просим!
Этим временем Александр Сергеевич поднял голову и увидел высоко над головой крест на колокольне по соседству. Крест ярким золотом блеснул в лучах заходящего солнца и словно молнией пронзил Александра Сергеевича.
– Я сейчас, сейчас! – выкрикнул Александр Сергеевич и вдруг сорвался с места.
Весь последний час в карете он был сам не свой, а теперь с ним вообще случилось что-то необыкновенное. Он выбежал и скрылся за воротами. Попутчик в растерянности бросился следом.
– Александр Сергеевич! Да, погодите, стойте! А зачем вы идете, на этот чертов мост? На вид он совсем не надежный. Глядите того провалитесь! И вообще места здесь лихие! Дон, разбой кругом, еще чего смотри не доброе, а я пистолет в карете оставил. Да куда, куда вас черти несут? Или кто вас там носит? Черт бы все побрал!
Кричал вдогонку Александру Сергеевичу Пушкину его попутчик отставной штаб-с капитан и бежал следом.
Александр Сергеевич, как будто и не слышал он, словно кем-то ведомый благополучно оставил мост и поспешил по извилистому переулку и повторял и повторял одни и те же слова:
– Приданье старины глубокой… Приданье старены…
– Ах, снова сочинять изволите! – вздохнул капитан и пробурчал:
– Ох, уж мне эти поэты!
И громко.
– Хорошие стихи! И главное смысл. Перед дальней дорогой, что главное выполнить? Правильно, истина! Надо исполнить приданье старины. Перекусить! Но, в самом деле, и маковой росинке с утра во рту не держали. Бог мой! Александр Сергеевич вы зачем в дом ломитесь?
– Отворите, отворите, отворите! – закричал не своим голосом Александр Сергеевич Пушкин. Он уперся в ворота, видно, что большого и богатого подворья. Потому что ворота были массивные кованные.
Александр Сергеевич был сам не свой, а тут еще в церкви по близости на колокольне ударили в колокол и петух прокричал, словно утро, какое, но вроде как был вечер.
Капитан закрестился.
– Уйдемте! Бросьте! Что-то, недоброе! А если и доброе, все ровно с чертом! Вот истина, не по себе!
– Приданье! – воскликнул Александр Сергеевич.
И снова, как прежде и все так же словно не своим голосом: