Поздний вечер буйного южного мегаполиса.
По асфальтовым артериям пульсируют стремительные потоки бесчисленных авто, регулярно прерываемые тромбиками дисциплинированных групп суетливых, каких-то безликих человеческих особей. Город бодрствует, живет, зовет, манит океаном теплого, переливчатого электричества.
Нудный, утомляющий, сухой ветер вдруг сходит с ума, мгновенно превращаясь в озверелый горячий шквал, поднимающий завесу бумажно-пластикового мусора и тучи мелкой, въедливой рыже-серой пыли, проникающей в глаза, ноздри, за воротник, противно скрипящей на зубах.
Десять секунд, и все стихает.
Тишина.
Бархатный сезон, мать твою.
Час-пик. Трассы запружены автотехникой, как северные реки лососем в период нереста.
На автобусной остановке людно. Народ разный: веселая ватага студентов, возвращающихся в общежитие после трудного дня дробления гранита науки, парочка девиц-малолеток, ушедших с головой в свои новенькие электронные гаджеты, слегка подвыпивший изнуренный работяга средних лет, долговязый патлатый тинейджер-очкарик, мучающий скейт, несколько усталых молодых мамаш с дошколятами, возвращающиеся из детских садов. Прямо у края тротуара скопилась небольшая группа пенсионерок со злыми, нетерпеливыми лицами.
Неподалеку, метрах в десяти от остановки (типа: «я не с вами»), прохаживается по обочине ярко раскрашенная пышнотелая шатенка лет двадцати пяти, облаченная в безвкусно-вульгарное леопардовое мини-платье. В неестественно раздутых губах тонко дымит черная дамская сигарета. К уху прижат дорогущий смартфон. Девушка, что-то эмоционально лопоча в трубку, вдруг надевает на физиономию дежурную улыбку и призывно поднимает руку.
Рядом притормаживает роскошный двухместный итальянский спорт-кар. Не прекращая трепаться по телефону, кокетка открывает крылоподобную дверь и ныряет внутрь авто.
– Ну че ты так долго? Я заждалась уже, – грудастая дива вальяжно откинулась на подголовник и глубоко затянулась.
– Не пыли, успеем, – несмотря на некоторое сходство по возрасту, ее соседка выгодно отличается от своей пассажирки не только роскошной внешностью, но и сумасшедшим шармом (такую – хоть на обложку глянцевого журнала). – Милка, ты совсем сдурела?! Сколько тебе было говорено: в машине – не дымить!
– Не Милка, а Эмма, просила же, – надув и без того перекачанные губки, новокрещеная Эмма опускает боковое стекло и швыряет тлеющий окурок на проезжую часть.
– Пепельница же есть. Где твои манеры?
– Не брюзжи, Лизетт. Что за настроение? Встряхнись, подруга. Посмотри вперед, оглянись, что ты видишь?
– Что?
– Эта ночь наша. Давай зажжем где-нибудь!
– Ребенок. Ты что, уже приняла что-то? – Елизавета поправила локон над агатовой бровью.