⇚ На страницу книги

Читать Саркофаг. Чернобыльский разлом

Шрифт
Интервал

Саркофаг

Чернобыльский разлом

Глава 1

Ночь была тихой, звездной и прохладной. Еще горели в окнах огни, еще не разошлись влюбленные парочки, еще сидели на скамейках припозднившиеся старушки – все было, как вчера, позавчера, как три-четыре дня назад. Но именно эта ночь с двадцать пятого на двадцать шестое апреля 1986 года стала тем водоразделом, который расколол жизнь многих людей на далеко не равные части. Много лет назад в наш обиход вошли понятия «До войны» и «После войны», теперь в наши сердца и души навсегда вошли слова «До Чернобыля» и «После Чернобыля».

Преувеличения здесь нет: трагедия Чернобыля стала небывалым испытанием не только для сотен тысяч людей, но и для всей страны. Когда над четвертым блоком атомной электростанции поднялся огромный огненный столб, а небо засветилось каким-то жутким, нездешним светом, многие жители города атомщиков Припяти спали. Одни выскочили на балконы и наивно-восторженно любовались заревом, другие, даря прощальный поцелуй однокласснику, мельком подумали: «Опять экспериментируют. Как-то там мой отец?», третьи занимали боевые посты и, включив сирены красно-белых машин, мчались на пожар.

Одним из первых сигнал тревоги дал младший инспектор Владимир Палагеч. Позже, уже в больничной палате, он рассказал, как все было:

«С 25 на 26 апреля я осуществлял контроль за противопожарным режимом на АЭС. В момент, предшествовавший взрыву, находился неподалеку от машинного зала. После взрыва сразу связался с дежурным по части и сообщил, что горит кровля на четвертом блоке.

Первой сигнал тревоги получила часть № 2. Начальники караулов Владимир Правик и Виктор Кибенок в считанные секунды подняли людей».

Вот как, уже в больнице, описывал эту ночь один из пожарных Владимир Прищепа:

«26 апреля я находился на дежурстве по охране АЭС. Дневное дежурство прошло без происшествий, а ночью, когда я прилег отдохнуть, объявили боевую тревогу. Мы быстро оделись – и по машинам! Из автомобиля я увидел пламя на АЭС. С нами сел начальник караула лейтенант Правик. Он по рации передал вызов № 3, по которому машины Киевской области должны были мчаться сюда для тушения пожара.

Когда подъехали к АЭС, оказалось, что поблизости нет гидранта. Ребята пошли искать гидрант, а я по пожарной лестнице полез на крышу машинного зала. Взобравшись на крышу, увидел, что перекрытия разрушены: одни упали вниз, а другие кое-как болтались. Спускаясь вниз, прямо на лестнице встретил майора Телятникова, и там же ему обо всем доложил. Он велел выставить боевой пост и дежурить на крыше машинного зала. Я позвал Леонида Шаврея, и мы до самого утра дежурили на крыше. Потом мне стало плохо, я кое-как сполз вниз и побрел в медпункт».

Андрей Половинкин в своей объяснительной записке был еще более краток:

«На место аварии мы прибыли через три-четыре минуты. На крышу энергоблока я поднимался два раза, чтобы передать приказ начальника части, как там действовать. Я-то что, поднялся – спустился, а вот лейтенант Правик был там все время. Он знал, что получит сильное радиационное поражение, но обошел всю крышу и организовал тушение пожара. Пока мог, я тоже тушил, в потом меня увезли в больницу».

Эти объяснительные записки когда-нибудь окажутся в музеях, их будут изучать как бесценные документы, как свидетельства подвига наших современников, а сейчас, когда они в моих руках, я не могу не процитировать еще несколько записок. В них много общего, но две детали просто необходимо отметить: ни в одной из них нет слова «подвиг» или «героизм» и, как это ни печально, у всех одинаковый конец – нас забрала «скорая помощь».