Лукерья, стройная, еще молодая козачка управлялась у печи. Утром ее муж, сотник Тихон Лобода, зарубил курицу, и вот уже душистый бульон поспевал на печи. В окно заглядывало приветливое майское солнце, освещая уголок, где хранилась кухонная утварь: глиняные кувшины, миски, горшочки, чугунный казанок, деревянный половник и проволочное сито для просеивания муки. Рядом, слева на стене, висел мисник[1] для праздничной посуды. В хате у Лукерьи всегда было чисто, стены выбелены и разрисованы цветной глиной, утыканы цветами и ароматными травами. В углу над образами и на окнах висели вышитые рушники. А в окна заглядывали красные маки и вместе c ними фиолетовые и желтые касатики – петушки.
– Маричка, принеси воды, – позвала Лукерья дочь, – поторопись, мне надо тесто на галушки замешивать, бульон почти готов.
– Зараз[2], мама! – ответила Маричка и, оставив тяпку в огороде, пошла мыть ноги, чтобы обуть свои любимые красные черевички.
– Ой, еще ноги моет, – сказала мать, – не можешь к кринице сбегать, не обуваясь?
– Мама, а вдруг там козаки, а я босая, – смутилась Маричка.
– Куда там, козаки, рано тебе еще о козаках думать.
– А вам же тоже было шестнадцать, когда вы с отцом полюбили друг друга.
– Вспомнила, то когда было! Твой отец мне проходу не давал! Первый красавец был, высокий, ловкий. А теперь, хоть и невысокий, – засмеялась Лукерья, – но крепкий, что дуб. Давай, беги, беги, да не болтай там с козаками, неси воду скорей.
Маричка поправила гребнем непослушные волосы, повязала желтую ленту, вставила под нее около левого уха нежную белую дубравную ветреницу и пошла, взяв коромысло и ведра. Она не шла по улице, казалось, плыла, как лебедушка. Стройная, как березка, в белой вышитой блузке, красной тонкого сукна юбке. А на шее – до десяти ниток разных бус, а еще крестик на суровой нитке и образок Богородицы.
– Здорова была, баба Ганя, – поздоровалась Маричка со старой соседкой, – и вам воды принести?
– Спасибо тебе, Маричка, мне Тарас принес. Ты мне лучше помоги курицу загнать, перелетела через забор окаянная.
В палисаднике топталась черная пеструшка и клевала дождевого червя. Маричка поставила ведра, выломала хворостину и загнала курицу во двор.
– Вот спасибо тебе, Маричка, – поблагодарила соседка, – компотом тебя угостить?
– Нет, спасибо, баба Ганя, мне по воду торопиться надо, мама дожидается.
Маричка поспешила к колодцу. Невдалеке от колодца под высоким вязом стояли молодые козаки, а рядом с ними на пеньке сидел старый дед Яким Чумак, придерживая свою потертую трость. Данило Горыцвит, козак неполных девятнадцати лет, ловко махал двумя саблями.
– Казак молодой, а сноровка старая. Молодец! Первый козак сдал экзамен, второй, готовсь, – командовал дед.
Данило передал саблю Трохима Лисицы своему другу и ровеснику Пахому Гордиенко.
– Лях ошуюю, – кричал дед, – куда развернулси! Я говорил слева, а ты одесную поворачиваешься. Все, уже лежишь, как раненый бирюк[3]. Передавай сабли следующему.
– Дед, ты можешь просто выражаться? – рассердился Пахом. – Ошуюю, ошуюю.
– Ты на рожон не лезь, молодой ишо. Ты учись у старой гвардии, – говорил дед, набивая люльку табаком.