Как Журден обнаружил однажды, что говорит прозой, так и я понял, что давно уже пишу псалмы. Это понимание пришло не сразу, но оно пришло от стихов. Что бы я ни писал, они приходят свыше, и душа устремляется вверх, поначалу, казалось, навстречу стихам.
Однако, с опытом работы над текстами и над собой пришло понимание, что не к стихам возносится душа, а к Слову. А стихи, строчки – это лестница, по которой поднимается зов, и по которой спускается от Слова ответ.
Прошло довольно времени, прежде, чем я научился не столько пользоваться Словом, сколько обращаться к нему и слышать Его возвышающий отклик. Псалмами я называю стихи, в которых особенно явно переживаю возвышение. Те стихи, где чëтко видна вертикаль бытия, и где различие между «вверх» и «вниз» становится смысловым.
Со временем я стал легко узнавать псалм, когда он приходит. В этой книге я называю теперь псалмами также и те стихи, которые писались давно, когда я ещë не умел открывать им сердце так, чтобы они доходили и до ума тоже. Но именно они вытянули меня из ничтожества в достоинство и научили быть счастливым.
Меня часто спрашивают, почему я говорю «псалм», а не «псалом»? Ведь слова «псалм» нет в русских словарях. Причина такого своеволия состоит в том, что слово «псалОм» слишком громко для моего слуха, слишком трубно и слишком общественно, слишком призывно и слишком культово. Оно не годится для того, чтобы именовать тихий мой разговор с Богом. «Псалом» направлено во вне, к общине. А «псалм» – во внутрь, туда, где живëт и правит Господь. Тем более, что и в церковном употреблении слово «псалом» установилось довольно поздно, в связи с реформой патриарха Никона. До него же писали «псалъмъ» а также «псальмъ».
Читайте же, друзья, мои псалмы. И да благословит вас Милостивый и Справедливый.