Читать Готфрид Бульонский
Игорь Аркадьевич Жуков родился в 1964 году в городе Коврове Владимирской области, окончил филологический факультете Ивановского Государственного университета.
Автор книг стихов «Преимущества маленьких» (Иваново, 1992), «Ястребы охлаждения» (Иваново, 1999), «потеря совести еще не потеря чести» (Москва, Издательство Р. Элинина, 2002), «Язык Пантагрюэля» (Москва, «Арго-Риск», 2007), а также многочисленных книг стихов и сказок для детей, инсценировок сказок для Радио России, сценариев для детских телепередач, стихов для кино- и анимационных фильмов. Председатель Партии Пантагрюэлистов России и основатель Общества Беззащитных Поэтов.
Поэт, прозаик, детский писатель Игорь Жуков, признанный лидер ивановского литературного андеграунда, бывшего в 1990-е довольно заметным явлением, последнее время живет в Москве. Впрочем, его физическое присутствие в столичной литературной жизни не меняет уникальности индивидуально выработанного поэтического метода.
Частенько Жукова сравнивают с обэриутами: ирония, абсурд, гротеск его текстов дополняются ситуацией «взрослого» автора, за пределами литературного сообщества более известного как автора «детского». Это сравнение поверхностно: определение линий наследования невозможно по столь расплывчатым параметрам, как вышеуказанные. Обэриутская (опять-таки, надо разделять Олейникова и Хармса, Введенского и Заболоцкого – всё это разные миры и разные поведенческие, творческие модели) линия подразумевает особый тип постапокалиптической метафизики, у Жукова же мир искажен, но не устранен. Предмет его поэзии, в конечном счете, – лирическое переживание, а не онтологическое конструирование или критика бытия, просто это лирика, существующая в пространстве невозможности прямого лирического говорения. Отсюда, быть может, некоторая изоляция Жукова в эпоху утопии «прямого высказывания». Но здесь нет и постмодернистского гиперрефлективного выверта а ля Умберто Эко («я знаю, что ты знаешь, что я знаю»).
Лирика Жукова построена на чистом высказывании, постулировании знака, равного самого себе – и уравненного в правах с иными знаками. Многие тексты Жукова последних лет построены как ряды равноправных суждений: от наивно-бытовых до абсурдистских, от заумных до юмористических, от мрачно-абсурдистских до щемящее-интимных, от афористически-цельных до загадочно-фрагментарных. Каждое из этих суждений стоит на своем месте, они оттеняют, но не отменяют друг друга. Ближе всего это, если уж говорить от традиции, – к дадаистическим коллажам.
В последнее время стихи Жукова насыщенны особой, пронизительной и рагической нотой, так, вроде бы, несхожей с его безумным бестиарием. Но это как раз доведение метода до логической и закономерной стадии просветления: « машина удаляется под флейты затихающие звуки / через два квартала водитель / тоже плачет» .
Мир Жукова – распадающийся, шизоидный, состоящий из разно-контекстных образований. Он населен фантомами и симулякрами, однако эти не-сущности обретают сущностные характеристики, оживают. Даже обыденность выворачивается непредставимой, порой вселяющей ужас стороной: «когда я сражался с котом / пытался ткнуть кошачьим носом / в обделанные им бумаги с буквами / кот становился в 100 раз сильнее / он царапался кусался шипел как тигр / он становился похож на / во все стороны слепо и беспомощно / отбивающегося от опасности ребенка – / как в детском саду 40 лет назад / на прогулке возле неимоверно высоких кустов – / это было невыносимо / мне становилось стыдно / и я просил у кота прощения…».