По ночному разбитому весенними дождями проселку тащилась старая облупленная «Волга», из тех, что доживают свой век в источенных ржавчиной гаражах. На крыше – багажник, а на нем – доски и картонки. В салоне – узлы, тюки и прочий дачный скарб. За рулем – старик в очках, суконной кепке и со слуховым аппаратом. Рядом на сиденье – по всему видно – его спутница жизни в теплой кофте и по-комсомольски повязанной цветной косынке, прикрывающей жидкий перманент. Мотор «Волги» натужно хрипел, словно поднимал машину на крутую гору и никак не мог одолеть подъем.
– Нет, так не пойдет. Я все же взгляну, что там, – старичок затормозил и решительно полез из машины. – Может, масло подтекает? А то ведь не доедем.
Его жена, зевая, взглянула на часы: половина четвертого утра, темная стена леса по обочинам шоссе, тусклый свет фар едва пробивается сквозь плотную пелену тумана.
– И стоило только в такую безбожную рань подниматься, – она снова зевнула, наблюдая за мужем. Тот открыл капот и деятельно склонился над мотором. – Ну что, совсем встали?
– Нет, нет, сейчас, Шурочка. Я тут только кой-чего законтачу… Не волнуйся.
Женщина, ежась и кутаясь в кофту, вышла, обогнула машину и засеменила к кустам на обочине. Шаги ее глухо отдавались в тумане. Потом они стихли. Но вот зазвучали снова – тяжелые, торопливые.
– Там кто-то есть, – прошептала она. – Поехали отсюда.
– Сейчас, сейчас, – старик со слуховым аппаратом продолжал колдовать над мотором.
– Я тебе говорю: там кто-то есть. Был. Я видела. В лесу, в ельнике… И там тошнотворно пахло… – Она с силой захлопнула дверцу «Волги».
Муж ее вернулся за руль.
– Вечно ты все выдумываешь. Креститься надо, знаешь ли, когда… – возразил он вяло. – Кто там может быть в такую рань? Для грибников не сезон – какие в мае грибы? А для деревенских…
– Какие деревенские, – женщина настороженно и испуганно вглядывалась в выступающую из тумана темную полосу леса. – Я же объясняю тебе: ТАМ КТО-ТО БЫЛ. И… и я испугалась… Поехали отсюда, ради бога, скорее, ну!
Старик завел мотор. «Волга» натужно тронулась с места. Жена его то и дело оглядывалась назад. Оглянулся и он. Что это? Ему померещилось, что какая-то тень мелькнула в тумане, пересекла шоссе и пропала, точно растворилась во мгле.
– Бомж, наверное, бродяга, – проворчал он. – Мало ли их сейчас шляется? С вокзалов кочуют, с помоек… Весна ж, всякая тварь шебуршится, потому что теплынь стоит и…
Его жена молча полезла в «бардачок». Старик увидел, как она торопливо сыплет себе на ладонь белые колесики нитроглицерина. Руки ее дрожали. Одна таблетка скатилась на сиденье.
С востока потянуло предутренним ветерком. Пелена тумана сдвинулась, открывая небо. Над лесом недвижно застыл белесый диск луны. Спросонья пискнула в чаще птаха. За ней следом еще одна, еще. Кто-то потревожил их сон. Потом настало мгновение абсолютной тишины. Потом ее нарушил странный звук – хлюпанье, всплески, словно какой-то зверь шумно утолял жажду на водопое. Звук доносился из глубокого оврага, заросшего по склонам молодой порослью осин, берез, рябин и боярышника, окутанных дымкой первой зелени. По глинистому дну оврага струился жиденький ручей – остатки талой воды. В яме, образовавшейся под корнями рухнувшей от старости трухлявой березы, вода скапливалась, образуя крохотное озерцо.