Он подошел к зеркалу и придирчиво оглядел себя с ног до головы, а потом, приблизив лицо, всмотрелся в глаза. Все тот же с виду, только сам чувствует, как что-то плавится внутри, накатывает то жар, то холод, где-то коротко дернет острой болью, но тут же, словно испугавшись, затихает.
Отключив видеонаблюдение, он попробовал переместиться из одной комнаты в другую через закрытую дверь. Долго не получалось, хотя чувствовал, что вот-вот, а потом вдруг после мгновенного помутнения оказался там распластанным на полу и жадно хватающим воздух, слабый и обессиленный, словно наконец-то вскатил камень Сизифа на гору. Череп трещит, а тело стонет, словно его пропустили через работающую камнедробилку.
Азазель вышел из ванной комнаты, свежий и веселый, посмотрел с живейшим интересом.
– Получилось или приполз вот так артистично?
Михаил сказал стонуще:
– Чтоб я еще хоть раз… Только своими ногами!
– Нельзя свои силы тратить, – сообщил Азазель. – Нужно брать в долг, в кредит или в лизинг, а потом не отдавать, как теперь принято. А если серьезно, то вон клипоты, антисфироты. Оттуда и бери, теперь можешь!.. А если можешь, как не хватать на халяву?
Михаил со стоном приподнялся на дрожащих руках, из последних сил сумел воздеть себя на стул. Сердце колотится, будто пытается выскочить и удрать от такого жестокого хозяина, а дыхание идет с хрипами и стонами, стараясь не касаться стенок раскаленной глотки.
Он сам чувствовал, как глаза упорно пытаются не смотреть в сторону просторного балкона за широкой стеклянной дверью, что не балкон, а почти веранда. Исполинский черный столб первичного мрака упирается в землю, захватив целый район Москвы, жители которой ничего не замечают, уходит в глубины и устремляется дальше и дальше, пронизывая мир.
– Ну? – сказал Азазель настойчиво.
Михаил ответил измученным голосом:
– Да как-то…
– Противно? – спросил Азазель. – Или страшно?.. Это просто мощь, Мишка. Белая или черная, как говорят люди, какая разница? Особенно в эпоху демократии. Главное, чтобы работала. Бери, пока дают! Многие бы рады хапнуть за любую цену. Тебе дурно дают, а ты еще и рыло воротишь? Аристократ, да? Извозчика подавай?.. Под мышкой понравилось?
Михаил покрутил носом.
– Больше ни за что. Унизительно.
Азазель посерьезнел, сказал раздельно и строго:
– Михаил… мало таких, кто имеет доступ к мощи клипот. Их можно пересчитать по пальцам одной руки ветерана афганской. Тебе такое выпало. Не ветеранство, а редкая возможность. Не люблю вещать о предначертанности, но если не воспользуешься, с тебя спросят.
– Кто спросит? – поинтересовался Михаил, но Азазель ловко избежал упоминания высших сил, которых, как всякий бунтарь, презирает, ответил так же строго: – Жизня спросит! Она за все несделанное и упущенное спрашивает с ремнем в мускулистой натруженной длани. А ты разводишь передними лапками и жалко блеешь, что вот если бы жизнь провернуть назад, а еще бы чуть вбок…
Михаил снова пугливо отвел взгляд от распахнутой двери на балкон.
– Меня воротит только от одной мысли… Вон что с Гамалиэлем твоя возможность сделала!