Валера лежал на диване на спине, подложив обе руки себе под голову. Со стороны могло показаться, что взгляд его серых глаз устремлён куда-то в недостижимую высь, достичь которой можно лишь полётом фантазии. К подобному выводу подталкивало его блаженно-одухотворённое выражение лица, его расслабленная поза и общий «творческий» беспорядок в давно не видавшей уборки комнате.
Однако, это было не совсем так. Взгляд Валерия упирался в преграду, находившуюся значительно ниже «недостижимой выси», и эту высь от него загораживающую. Он смотрел в потолок. А размышления, так странно отражавшиеся на его лице, касались осмысления этимологии выражения «плевать в потолок». Означало ли оно, к примеру, древнюю забаву или вид спорта, при котором побеждал тот, кто мог доплюнуть до потолка?
Правда, сразу возникало множество вопросов, требовавших уточнения и даже, не побоимся этого утверждения, научно-исторических исследований. К примеру, из какого положения производился плевок? Если из положения лёжа, то на чём лежал плевавший? На полу, или, скажем, на лавке? А, какова была в то время стандартная для подобных состязаний высота потолка? А лавки? Так Валера просто уверен, что при высоте перекрытия в его комнате в два метра семьдесят сантиметров, ему с дивана ни за что не доплюнуть даже до люстры. А она свисает уж никак не меньше, чем на полметра, укорачивая, таким образом, дистанцию.
В общем, уравнение это оказалось со множеством неизвестных и решению усилиями не склонного к точным наукам молодого писателя никак не поддавалось. Выражение его лица сделалось обратно унылым, каким было ещё с утра, до расслабляющих научных размышлений. Он вздохнул и, промычав нечто неразборчиво-нецензурное, принял вертикальное положение. Но легче совсем не случилось. Напротив, стало значительно хуже. Вместе с тоской откуда-то из недр организма подступила тошнота.
Теперь перед ним оказался экран ноутбука, отображавший девственно чистый лист. Холст, на который он так и не нанёс кистью своего таланта ещё ни одного мазка-слова. Да что там мазки. Признаться по чести, так Валера пока даже не представлял себе хотя бы смутных, призрачных очертаний будущей картины. Сюжет никак не желал проявляться! Не шёл сюжет.
А ведь только вчера ещё что-то такое крутилось в мозгу. Крутилось и дрыгало ножками, порываясь скорее выпрыгнуть на страницы через резво бегающие по клавиатуре пальцы. Нечто гениальное! Нечто такое, что в миг, в секунду, в мгновение ока поставило бы молодого писателя Валерия Козорезова в один ряд с мэтрами. А то, бери выше – в один ряд с классиками! И он живо, как на яву, представил себе стоящих в шеренгу дородных сплошь бородатых классиков и среди них себя. Ради такого случая он бы и поправился и даже отрастил бы бороду. Пусть и не такую густую и длинную, как у Толстого, ибо в плане растительности на лице природа над Козорезовым потешилась. Но хоть и куцую, но непременно отрастил бы.
Надо было сразу всё бросить и усесться за работу, с тоской подумал Валера. Всё к чертям собачьим послать и работать, работать. И ведь чесались руки, распирало в груди от предвкушения чего-то необычайно высокого и неистощимо великолепного. А теперь вот нет сюжета, словно и не было его. Словно прекрасный сон, приснившийся ночью и забытый с пробуждением.