Читать Перекресток

Шрифт

Интервал

* * *

0x0000

Старенький «Фольксваген-Жук» катил по дороге № 383 из Беэр-Шевы в Иерусалим.

В салоне с сиденьями, обтянутыми синей искусственной кожей, в сложных, почти акробатических позах расположилось семь худосочных студенческих тел.

Машина принадлежала Илье Коэну уже год, и за это время он и его друзья исколесили весь Израиль. Невелика страна даже для такой неказистой, слабенькой и маленькой машины, как этот тридцатилетний «Жук»! С выкрашенным в красный металлик кузовом и крыльями серебристого цвета, он, тем не менее, представлял собой очень симпатичную машинку, вполне ухоженную и вполне соответствующую возложенной на нее первоначально задаче: доставлять Илью из общаги университета в учебный кампус. Случилось это счастье – покупка машины – после визита в Израиль его отца. Они вместе проделали сорокапятиминутный путь от университета к общежитию по сорокоградусной жаре, при этом отец снимал это путешествие на редкую в те времена видеокамеру «Hitachi» – большую, с очень хорошим объективом, с полноразмерной VHS кассетой. Он останавливался, иногда возвращался назад для того, чтобы найти лучший для съемки ракурс.

– Ты зря меня не слушаешься, – Илья нес в рюкзачке, перекинутом через плечо, несколько тетрадок и бутылку воды. На правах старожила он поучал папу: – В Израиле надо все время пить, особенно в Негеве.

Но тот отшучивался:

– Я бывал в местах покруче: в пустынях междуречья Амударьи и Сырдарьи, иногда без воды приходилось весь день провести – и ничего.

Но когда добрались до общаги, он в полной мере почувствовал, что такое настоящее обезвоживание. После этого он решил купить Илье машину, но попроще, чтобы не вызывать неприязнь и зависть в студенческом сообществе. В те годы машина, принадлежавшая кому-то из обитателей общежития, была редкостью. Но в итоге ни о какой неприязни даже речи не шло: это сообщество с восторженным визгом набивалось в маленький «Жучок», так же как и в тот раз, когда в одну из пятниц они решили прокатиться до «Лифты» – территории давно покинутой людьми арабской деревни у западной окраины Иерусалима – и провести там ночь в палатке у костра.

Ночи к концу ноября становились холодными, и костер разжигали не только ради создания особенной атмосферы единения, такого острого ощущения дружеского локтя, будоражащего сознание, или ради откровений под глоток глинтвейна, приготовленного и сваренного прямо здесь, в котелке над пламенем костра, но и ради элементарного желания согреться. Осенний дождь, который они зацепили из огромной черной тучи, нависшей над Тель-Авивом, сменил бешено-яркое солнце Беэр-Шевы и заливал холодными струями лобовое стекло. Дворники старенького «Жучка» не справлялись со своей задачей, работая с перебоями или вовсе замирая на какое-то время.

– Илюха, или мы остановимся и переждем дождь, или ты устроишь нам братскую могилу!

– Типун тебе на язык! – Сергей Игель прикрикнул на Смолкина, зажатого на заднем сидении между приятелями.

Он опустил стекло передней пассажирской дверцы и, высунувшись на полкорпуса, дотянулся резиновым скребком до середины залитого водяной пеленой лобового стекла, очищая его. Он периодически повторял эту операцию, давая водителю возможность следить за дорогой. Обстоятельный парень был Сережа, немногословный, спокойный, на первый взгляд даже медлительный. Но стоило ему на пляже сбросить одежду, при взгляде на его мускулистое, без единой жиринки тело это впечатление у всех пропадало.