Я был престарелым отшельником, бубнящим бесконечную мантру в тени мангового древа, когда в тот солнечный полдень мимо проскакали разбойники Шриматы. Я опустил солнце ниже, чтобы оно било им в жадные очи, ибо не желал докучливого внимания с их стороны. А когда первый все же остановился, резко осадив взмыленное животное, я добавил сапфиров на уздечке, так удачно сочетающиеся в тон шелковому наряду главаря, и убрал «яблоки» с боков лошади. Мне не нравились кони в «яблоках».
– Эй, свами! – прокричал Шримата грубым лающим голосом. – Эта ли богами проклятая дорога ведет в Гмалу?
Медленно подняв голову, я недовольно оглядываю их, так как само собой подразумевается, что они нарушили мою сокровенную медитацию, и отвечаю:
– Остерегайтесь появляться ныне в Гмале, достойные жители ее имеют могущественного защитника.
– А сие ужо не твое дело, святоша! – хохочет разбойник и ударяет босыми пятками коня.
Когда жаркая пыль, поднятая копытами их коней, осела, а там было ровно шестьсот сорок восемь тысяч пятьсот тридцать две пылинки, из которых еще предстояло налепить краеугольных камней, я обратился легконогим ветром и, обогнавши злодеев, стал мощной колесницей, на которой изнывал от скуки, поджидая врага, великий Ватримата. Но нет, бессловесность мне претила, и я стал самим Шриматой.
Дико размахивая кривым мечом, я изрыгал из пересохшей глотки богохульства и вызов всему миру, наивно полагая, что тому есть до меня дело. В ушах моих болтались здоровенные золотые серьги, снятые с зарезанного торговца, черные кудри стелились грязной волной за плечами, и пот блестел на прорезанном линиями порока загорелом лбу. За моей спиной исступленно выли, уподобившись стаи ракшасов, полсотни отпетых головорезов, чуя добычу и развлечения.
Конец ознакомительного фрагмента.